Борис Вельберг - Сосново

…в последний день они концерт решили устроить… как бы нас проводить… мы не знали… думали: утром грузовик будет… всю ночь собирались… все эти реликты надо было обернуть и в ящики заколотить… а грузовика утром нет… днём нет… а вечером впопыхах прибегают… и зовут нас в клуб на концерт… ну мы просто руками развели от неожиданности… наши вспомнили, что я на пианино играю… стали уськать, чтоб в ответ какой-нибудь номер изобразила… знаешь, есть музыканты, про которых говорят: ночью разбуди – сыграет… вот я в тот раз так и играла… и лицо было соответствующее… когда ночь не спишь, то утром первые несколько часов – ничего… а потом всё время уплываешь как-то вдруг и посреди.

…на другое утро, слава Богу, уехали… председатель на прощанье мне сказал: от вас, дама, вином понюхивает… пронюхивается… с таким серьёзным лицом, что я чуть не прыснула… пахнет , – говорю ему… тут он застеснялся… мне кажется, он мне симпатизировал.

…последний день был совсем серый… но тучи постепенно расходились… а когда на станцию приехали, вдруг солнце из-за туч вышло… и сразу ударило во всю ширь… лес вдруг ожил… все цвета в глаза бросились… зелёные, багряные… а за деревьями – тёмные тени… словно с ночи остались… небо в просветах вдруг вознеслось над облаками… асфальт на дороге белёсым стал от солнечных бликов и чёрным в трещинах… рельсы заблестели, как рыбы… а трава – то зелёная, то жухлая… глубокой охры с сиеной… контрастное всё такое… насыщенное… как на переломе… и лица у всех – с синими тенями… застылые, молчаливые… как с другой планеты, понимаешь?.. какой-то небывало красивый и холодный мир… а я просто нутром… собой чуяла что-то жестокое… хищное… спрятанное за этой красотой… и трепетала от ужаса и соблазна… стояла с раскрытым ртом и выпученными глазами… озиралась, как чокнутая… а в голове ромашки плавали… на меня народ стал оборачиваться… наши даже спрашивали, что случилось … ответить не могла… язык заплетался… всё смотрела и смотрела… а ещё в уши всё шло, мимо их говора… птички дальние в лесу пиликали… и было всё как-то – прямо счас… словно вселенская жизнь сквозь меня плывёт… и каждая секунда – драгоценна… мне хотелось за теми птичками повторять… и вместе пиликать… такой дурой себя чувствовала… в поезде всю дорогу молчала… а глаза закрою – всё те цвета плывут… я и сейчас вспомнить могу… но боюсь.

…………

– (Анна) : …стыдно и ужасно перед собой… я же совсем не расту… одно и то же делаю, а в душе плачу… нужно делать вещи чистые… а всякие смешанные только отвлекают… я бы хотела носить одежды только чистых цветов… а вокруг всё так, будто от меня ничего не зависит… несёт тебя то вдоль, то вопреки плоским листом… вдруг вроде бы перемена – притащились верной киской выходные… отсыпаешься… делаешь всякую ерунду – хозяйственную и намеченную… без особо сильных чувств и без души… это тоже не твоё и не для тебя… словно другая сонная кукла вместо тебя хлопочет… и снова понедельник… те же каракули писать… а время тянется, словно какая-то сметана… я в детстве просто слышала его… потом всегда голова болела… оно неровное такое… неритмичное… когда начиналось это потрескивание такое… я сразу знала, что голова будет болеть.

– (Глеб) : …а откуда ты знала, что это время?

– (Анна) : …ну… я не знаю… но я тогда точно знала… я ведь себя чуть ли не с двух месяцев помню… и многое такое помню, чего, наверно, надо бы и не помнить… тогда даже время было другое… оно как-то неровно шло… то медленно: тук… тук… а то вдруг быстро: тук-тук-тук… мне казалось, что даже часы вот так и тикают неровно… я с детства хотела всё вокруг запомнить – имена, цвета, запахи… ну просто всё… думала, что это очень важно.

…меня маленькую в Комарово на дачу возили… я в лес каждый день одна ходила… так одиноко было там, в ёлках… я даже плакала иногда… одна… всё было не так, как я хочу… ну абсолютно всё… я знала, что должно быть как-то иначе.

…собаку мечтала завести, чтоб вот так сидела и смотрела… и ни за что любила… родители не разрешали… когда выросла, то наконец завела… назвала Мулькой.

…………

– (Анна) : …нам в училище советовали прищуриваться… ну там, чтоб лучше видеть композицию и тон… а мне никогда не надо было щуриться… чуть задумаешься – и всё вокруг такое размытое… особенно по утрам… когда никак себя не собрать… и всё как от начала… словно берёшь от дерева ягоду и ешь… а чтоб прицельно куда пойти, надо себя науськать, чтоб мир вокруг в фокус собрать.

…………

– (Анна) : …весь французский язык – это птица, прочищающая горло минеральной водой… лесной язык… я в детстве знала какой-то другой… говорить поздно научилась… словно этот людской язык не нужно учить… тот, другой, важнее… и ходить я поздно научилась, не знаю почему… спать ложиться боялась, потому что во сне растут… а мне говорили, если длинной вырасту, то никто со мной знаться не будет.

…………

– (Анна) : …когда в «Муху» поступала, на экзамене спросили: вы в школе животных изучали?.. а я говорю: ну как же – Каштанка, Муму, Мцыри, лошадь Пржевальского, блоха Лескова… и этот садист – Чарльз Дарвин.

…………

– (Анна) : …тут начинается у меня приступ элегантности… я хожу в зелёной кофте израильтянкой молодой… знаешь, такой древний зелёный цвет… как памятники зеленеют… и чувствую себя так торжественно… мо́ды – это чтоб мы представили иные жизни и вспомнили запредельное про себя… ты не представляешь, сколько фантазий у нас, женщин, связано с одеждой!.. в музее иногда на картину посмотришь – мурашки бегут… потому что всё… ну точно как раньше… когда были все эти бедные люди… раскольниковы и мармеладовы… и с ними была Манон Леско, только этого никто не знает.

…………

– (Анна) : …когда ты в музыке, то ходишь очарованная… увидишь серого человека – и хочется его раскрасить.

…………

– (Анна) : …мне бывает совсем не до них… но я хочу быть доброй со всеми… то есть внешне доброй… ну не знаю… ну надо же быть как все, чтоб никого не обижать… они же все вокруг чувствами полыхают… но надо не показать, что ты их видишь… потому что они-то их скрыть хотят… а у художников рентгеновское зрение… и если узнают кто я, то скажут: иди себе от нас, Шишкина, иди.

…………

– (Анна) : …зимой утром, спросонья, в окно глянешь… а там вовсе не крыши заснеженные… а белое поле какое-то, многорукие деревья и клубы дымов башнями за́мков… новая непонятная страна… тебя прямо уносит туда навеки… потом долго в фантазиях ходишь… пока в студии не наорут, что, мол, без вспомогательных линий рисуешь… и опять весь день поплывёт… как жидкая каша.