Сергей Терешенков - Э-балты. Рассказы из Латвии, Литвы и Эстонии

– Да разве я что-то говорю?! – ретировался он. – Просто вон поработают парикмахеры и эти… как их там… стилисты – и…!

– Значит, все-таки уродина!

– Блин, с чего ты взяла?! Я только…

– Тихо! – одернула Инга. – Послушать дай!

– И когда он в первый раз уехал? – спросила крашеная дура.

– В 2004-м, сразу как границу открыли. Работы у нас в городе не было, а надо и за продуктами, и за коммуналку платить… Сидели в кредитах по уши! И я-то так рассудила: «Почему бы и нет, пусть попробует».

– И подолгу он пропадал?

– По шесть месяцев! Потом неделю-другую побудет дома – и обратно.

– Шесть месяцев! А жизнь-то ваша улучшилась?

– Куда там! Центы какие-то оставались!

– Центы?! А что же он делал с зарплатой?

– Как что!? Пропивал!

– Даааа…

– Да это ведь не главное, главное, что мы совсем чужие друг другу стали… – Инга уже не могла сдерживаться – и первая слезинка скатилась по щеке. Зрители по команде вздохнули.

– Умеешь ты на жалость пробить! – турнул ее в бок Алексис и притянул поцелуем к себе.

– Могу, когда хочу, – нырнула под плечо Инга. В студию под недовольный гул публики, пошатываясь, пробирался усталый человек в заляпанной краской робе.

– Красавец! – промурчала Инга. Человек нашел пульт и изо всех сил за него уцепился. Внизу промелькнуло: «Aleksis (48), mājās atgriežas katru pusgadu un dzer» 31 31 Алексис (48), домой возвращается каждые полгода и пьет ( лтш .). .

– Что ей еще надо!… Она вообще… понимает?!. Ни хрена! – Крики Алексиса время от времени прерывались закадровым писком. Инга достала платок и беззвучно в него заревела. – Ты… кое-как доезжаешь до Польши. С этими… вонючими гастарбайтерами трясешься до Франции, потом под этот… как его… Ла… Ла-Манш. Ищешь объявления… звонишь… никто не отвечает… бабки списываются… вкалываешь с утра… до вечера… ютишься в малюсенькой комнате на четверых…

– Во заливает! – с гордостью заерзала на диване Инга.

– Да мне Харальдс рассказывал! Я бы сам ни за что на такое не согласился!

– И разве после всего Вам не приятно снова посидеть у теплого домашнего очага? – осведомилась ошарашенная сексуальная штучка.

– Еще как!.. Я… целый город могу купить!

– Однако Вы покупаете спиртное?

– Я столько… друзей не видел… Там же ни одного… родного лица… поговорить не с кем! Леса – койка – леса. Язык… черт ногу сломит!

– А как же жена?

– А что… жена?! – Алексис размахнулся и едва не повалился за пульт. – Она всегда… со мной. – Из разных концов зала очередью посыпались неодобрительные реплики. – Она всегда со мной, – повторил Алексис и пополз Инге под передник.

– Алек, ну перестань… – нехотя сопротивлялась она. По обеим сторонам мирились.

– Когда-то давно вы поклялись быть в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и в здравии… – напутствовала ведущая. Камера пролетела по утопающей в овациях публике. – Алексис, ты обещаешь, что не будешь пить и редкие свободные дни проводить с семьей?

– Обещаю, – Алексис отряхнул пальцы о комбинезон, проковылял к жене и принялся бережно вытирать уже вовсю хлеставшие из нее слезы.

– Инга! Ты теперь знаешь, как сложно мужу в Англии и что ему нужно чуть больше заботы и ласки, когда он на побывке?

– Знаю! Я же не догадывалась, как ему тяжело! – рухнула в объятия Алексиса Инга. Под ними зажегся финальный титр: «Aleksis un Inga, atkal kopā» 32 32 Алексис и Инга, снова вместе ( лтш .). .

– Любите друг друга, говорите друг с другом – и тогда все у вас будет хорошо, – торжественно предсказывала блондинка. – А мы встретимся с вами ровно через неделю, чтобы разрешить еще одну невероятную и непридуманную историю.

– …если верить Венцлове, то Бродский говорил, что Литва для русского человека – всегда шаг в правильном направлении. А Эстония для Северянина? Как он здесь себя чувствовал?

– Как он мог себя чувствовать?! Это чужая страна, тебя никто не знает, не печатает, сидишь в неотапливаемом доме. Денег не было даже на керосин! Женщины все эти бесконечные! Вы сами подумайте, молодой человек!

– Не кипятитесь. Во-первых, страна не чужая. И отец, и брат с сестрой учились в Ревеле, сам он бывал в Гунгербурге, а в Тойлу он впервые приехал еще в 1912-м.

– Хорошенькое дельце! Эстония оккупирована Германией, сначала карантин в Нарве, потом треклятый Ревель, чтобы бешеным кругом оказаться в Тойле! На руках больная мать, две жены, дочь и няня! И всем им приходится ютиться в не лучшей половине плотницкого дома! Вот, посмотрите, можно было здесь нормально жить или нет?

– Немцы скоро уйдут. А что до карантина, Вы вспомните обыск Бунина в Линдау.

– Ох уж мне этот лицемер Бунин! Сначала поносит Северянина на чем свет стоит, а потом вдруг, после «веселой капели» стихов, мило жмет руку в Тапе, чаевничает в вагоне-ресторане и предлагает вместе сойти в Таллинне.

– И Северянину хватило ума отказаться… Послушайте, это та Тапа – с «Tapa Kommunist» 33 33 Коммунист Тапы, также дословно: убей коммуниста ( эст. ). и «Tapa Edasi» 34 34 Вперед. Тапа, также дословно: убивай дальше ( эст .). ?

– Откуда Вы откопали пошлый шведский анекдот?! В Тапе никогда не было такой газеты, она называлась «Эдаси Коммунизмилэ» 35 35 «Edasi Kommunismile» – «Вперед к коммунизму» ( эст .). .

– Не суть. Теперь о том, что не знают и не печатают. Насколько мне известно, он переводил из эстонской поэзии по подстрочникам Фелиссы, объездил с ней пол-Европы, не только Эстонию, получал субсидии от правительства. Пока он оставался с Фелиссой, все складывалось неплохо.

– Ну да, не считая того, что они висели над пропастью в Сербии, попали в бухарестское землетрясение, а в Кишиневе его чуть не закололи кинжалом! Фея Эйоле 36 36 От ei ole – нет ( эст. ). «Фея Eiole» – название стихотворения и сборника Игоря Северянина (1922). ! Сегодня нет, а завтра есть. Он помирал от тоски: в Петербурге и Москве его на руках носили, а здесь те же аллеи, море, кусты…

– Хотелось бы мне знать, сколько таких фей он поймал в тех же кустах и темных аллеях!

– Тьфу! Разве можно сравнивать Ору с Новгородчиной? «Я снова вижу реки русские – Нелазу, Суду и Шексну…» Не прелесть ли?

– Смесь эстонского с вологодским! «Давно я местность эту знаю. Ее я вижу часто в снах…» Одна любовь не исключает другую: неужели Северянин Вас не убедил?

– «Нет, я не беженец, и я не эмигрант, – Тебе, родительница, русский мой талант…», и вот еще: «Когда чужбина доконала мысль мою, – И как, Россия, я тебе и что спою?»

– Вы бы еще «Приветствие Союзу» процитировали! Советская критика, ей-богу! Здесь он только пробует дно шестом, чтобы не увязнуть в болоте, а там хлюпает по кочкам, не разбирая пути! И Раскольников, допрашивавший его о статусе и позже сам оказавшийся в похожей ситуации, уже сгинул в болоте до него: некому донести, что отверг предложение проехаться по СССР. Стыдно!