Роман Гаруда - Последнее сражение Рамиреса

– Не возражаете, джентльмены, – грудным бархатным голосом спросила женщина, – если я опущусь в вашей компании на пару этажей ниже?

Охранники, ослепленные ее сиянием, потеряли дар речи. Моего ответа никто и не ожидал, но, наверное, даже под страхом смерти я не смог бы произнести ни слова.

Расценив наше молчание, как знак безусловного согласия, мерно покачивая бедрами, женщина вплыла в тесное пространство лифта. До меня донесся пьянящий аромат ее духов, и воздух наполнился энергетикой тропических джунглей.

В моей памяти не сохранилось на каком этаже вновь проголосил колокольчик, но, когда она вышла, я ощутил нечто странное, словно эта женщина символизировала для меня ту жизнь, которую я так страстно добивался, и которая, увы, но все же прошла мимо.

Из невеселых размышлений меня вытолкнул очередной звон колокольчика. Это могло значить лишь одно – лифт наконец достиг нулевого этажа. Синхронно схватив под руки, охранники воодушевленно потащили меня к выходу из здания.

Большие, похожие на ворота двери бесшумно расступились перед нами, и я оказался на площадке со ступеньками, ведущими на улицу, где бушевал тропический ливень.

– Проваливай! – сказал толстяк. – И не смей больше попадаться нам на глаза!

Они отпустили меня и одновременно, словно по команде, повернулись ко мне спиной.

– Вам никогда не говорили, – крикнул я им в след, – что вы похожи на парочку уродливых клоунов?

Они резко повернулись и, к своему удивлению, я увидел, что их лица не выражали злобы. Кривая, ядовитая усмешка застыла на губах обоих охранников.

– Каждый раз говорят! – воскликнул толстяк. – И каждый раз мы поступаем вот так!

Не успел он договорить последнее слово, как долговязый согнул свою длиннющую, худую ногу в колене и пихнул меня ею в живот. Потеряв равновесие, я попытался восстановить его, отступив назад, но за моей спиной находились только воздух да крутые ступеньки. И я скатился по ним на улицу и не переломал себе костей, благодаря лишь глубокой луже, смягчившей мое падение. Рядом со мной, с громким шлепком, упала в грязь пустая сумка.

– Ну, кто теперь уродливый клоун?! – донесся до меня торжествующий крик толстяка.

Небо рассмеялось надо мной гулкими раскатами грома.

Я лежал в луже, и одновременно – в центре незнакомого мира, и не мог придумать ни одной причины для того, чтобы подняться на ноги. У меня не было ни денег, ни иных средств к существованию, но самое главное – у меня не было ни малейшего представления о том, что мне делать дальше. Возможно, я лежал так пять секунд, быть может, несколько минут, или, несколько часов. И тут…

– Вставай, Локи, – услышал я чей-то тихий голос идущий сверху. – Тебе надо идти дальше.

Сквозь залепившую веки грязь я увидел склонившегося надо мной дряхлого старика в очках с толстыми стеклами. Ручейки воды рисовали на них узоры, но я все же смог разглядеть его глаза, смотревшие на меня с неведомым доселе покоем. В них была сама жизнь, но не жадная и бьющая через край, а потаенная и бесконечная, как будто пришедшая из глубин космоса.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут, старик? – поднимаясь, спросил я у него.

– В том-то все и дело, – ответил он, – что знаю я многое, но не знаю – откуда…

Сказав это, он развернулся и стал медленно удаляться. Я стоял неподвижно и смотрел ему вслед, не зная, что мне делать дальше. Небо неожиданно сжалилось, и ливень вдруг прекратился. В небесную промоину хлынуло жаркое солнце, и воздух наполнился густыми испарениями.

– Что же ты стоишь? – сказал старик, обернувшись. – Пойдем…

– Но куда?

– Туда, где ты сможешь обсохнуть, и где тебе найдется место.

Я хотел спросить у него о чем-то, но передумал и покорно побрел следом.

Мой странный проводник часто сворачивал из одного переулка в другой, и чем дальше мы уходили от места, где он нашел меня, тем становилось грязнее, и вскоре я понял, что нахожусь на территории мусороперерабатывающего комбината:

Горы из отходов, облюбованные пребывавшими на вершине блаженства упитанными крысами, громоздились даже у ближайших мегаскребов. Совершенно нас не боясь, юркие грызуны продолжали копошиться в мусоре даже в тот момент, когда мы проходили рядом, и лишь самые любопытные поднимали к нам свои заостренные грязные мордочки.

Механические уборщики, поскрипывая железными узлами-суставами, сновали тут и там, но мусора накопилось столько, что их труд казался незаметным. Он был подобен капле в этом море зловония. Время от времени нам навстречу попадались управляющие роботами техники в шипастых респираторах на лицах, и их пустые взгляды не выражали ничего, кроме безразличия.

Из-за переизбытка углекислоты смрадный воздух проникал в мои легкие опасливо, словно вор в чужое жилище, и вскоре я почувствовал усталость.

«Куда ведет меня этот старик? – подумал я, переставляя ноги. – Если все будет продолжаться в том же духе, я вскоре увижу врата ада».

– Уже скоро, – не оборачиваясь, сказал мне он. – Потерпи еще немного.

Удивившись его проницательности, я нашел в себе силы на несколько шагов, и вот мы остановились у небольшой двери, прикрывавшей вход в подвал какого-то мегаскреба. Старик толкнул ее костлявой рукой, и перед нами открылся темный, низкий и узкий проход, ведущий куда-то вниз. Согнувшись вдвое, он протиснулся в него первым и растворился во мраке. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Рискуя разбить себе голову о какой-нибудь выступ, я брел во тьме, выставив перед собою руки, и ориентируясь лишь на его шумное дыхание. Вскоре непроницаемая темнота сменилась полутьмой, и мы оказались в комнате, где единственным источником света служило небольшое сквозное оконце под потолком. Следы копоти вокруг него говорили о том, что оно использовалось еще и в качестве дымохода. Словно в подтверждение моей догадки, под ним стояла мятая ржавая бочка, накрытая прогоревшей решеткой, видимо, служащая здесь чем-то вроде печи, при помощи которой старик обогревал каморку и готовил себе нехитрую еду. Из нее, едва уловимой струйкой, сочился сизый дымок.

Он кинул в бочку несколько пригоршней какого-то мусора, затем встав на колени, раздул тлеющую золу и закашлялся. Пока огонь неспешно разгорался, не было произнесено ни слова. Но, как только пламя набралось сил, и в каморке стало светлее, я решил начать разговор первым:

– Как звать тебя, отец?

– Кто знает меня, зовет – Простак, – он встал и приложил ладони к теплому боку бочки. – Хотя, по правде говоря, меня почти никто не знает…

В свете огненных всполохов я разглядел неподалеку от нее толстый, накрытый большим одеялом с пестрыми заплатами прямоугольный лист пластика, видимо, служащий ему постелью.