Анатолий Можаров - Есть зло, которое видел я под солнцем

– Конечно, были. Но все дело в том, что им нельзя было доверять, поскольку были они католического по преимуществу вероисповедания. А православных, которые точно уж ничего не напутают в таком важном деле, как догматы веры, можно было наверняка найти только в бывшей Византии, от которой Русь и приняла эстафету православия.

– Тоже понятно, – несколько нетерпеливо согласилась Лиза. – А что же Максим Грек? Он оставил какое-то описание Либереи?

– Если только это можно назвать описанием библиотеки, – снова увлекшись темой, оживился Аркадий Вениаминович. – Вообще говоря, различные сочинения самого Максима Грека до нас дошли. Но все, что нам известно о нем, написано в нескольких сказаниях, которые были скопированы, по— видимому, с одного первоисточника. Этот самый первоисточник приписывают поклоннику и другу старца, князю Андрею Курбскому. Максим вообще был человек незаурядный. Грек по происхождению, из богатого рода. Настоящее его имя, как теперь доказано, Михаил Триволис, хотя к нашему делу это отношения не имеет. Он был весьма просвещенным для своего времени человеком, путешествовал по Италии, дружил с известными гуманистами, но потом вдруг отправился на Афон и постригся в греческом Ватопедском монастыре под именем Максима. В 1516 году он приехал в Москву по запросу Василия III, и тот показал ему библиотеку. Максим пришел в восторг от увиденного, если верить сказаниям. Он начал с перевода Толковой Псалтыри. Насколько известно, успел перевести сочинения Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Василия Великого. А это, если вы не в курсе, все византийские богословы.

– То есть точно известно, что Максим Грек переводил в России византийские книги? – перебила профессора Лиза.

– Именно так, – охотно согласился Аркадий Вениаминович. – Известно, что он перевел жития из сборника Симеона Метафраста, книги Священного писания и их толкования. Известно, что он перевел часть Лексикона Свиды.

– А это что такое?

– Лексикон Свиды – это византийская энциклопедия десятого века, – с некоторым укором в голосе ответил профессор, словно его спрашивали о вещах совершенно очевидных. – Мало того, Максим Грек не раз цитировал в своих сочинениях Аристотеля, Цицерона, Плутарха. Можно предположить, что цитаты эти он помнил наизусть, но более вероятно, что он цитировал книги, которые обнаружил в царской библиотеке. Правда, славянского языка Максим не знал и переводил с греческого на латынь, а уже толмачи переводили с латыни на славянский. Для работы к нему были приставлены писцы…

– То есть сказания о Максиме тоже подтверждают факт существования библиотеки? – вмешался, наконец, долго сдерживавшийся Стэн.

– Да вот, – пожал плечами Аркадий Вениаминович, поднялся из-за стола, подошел к стеллажу и взял одну из книг. – Читайте сами.

С этими словами он открыл заложенную страницу, и Стэн с Лизой прочли подчеркнутое: «По мале же времени великий государь приснопамятный Василей Иванович сего священноиерея во архимандритех Максима призвав и вводит его со своим московским митрополитом Макарием во свою царскую книгохранительницу и показа ему безчисленное множество греческих книг».

– Читайте, читайте, – нетерпеливо подгонял профессор молодых людей, молча обменявшихся взглядами.

«Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве безчисленнаго трудолюбнаго собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Грецех толикое множество книг сподобихся видети».

– Как видите, приведены даже слова Максима, сказавшего о том, что никогда не видел подобных библиотек. Дальше он объясняет, что из-за отсутствия книг в Греции он еще молодым отправился учиться философии в западные страны. И потом говорит, что когда «безбожни турцы обладаша царствующим градом, тогда неции благочестивии…»

Аркадий Вениаминович прервался на полуслове, оторвал вспыхнувшие огоньком исследовательского азарта глаза от текста и пояснил:

– Максим мог точно не знать, кто именно увез книги императорской и патриаршей библиотеки из Царьграда, поэтому и говорит о Фоме Палеологе, как о неком благочестивом человеке. Но Максим знал точно, куда были отвезены книги! Читайте дальше.

«…неции благочестивии взяша много множество греческих книг, хотяща соблюсти благочестия веры, да не до конца угаснет светило греческое православие от безбожных и богомерских турок, и тако отплыша морем в Рим».

– Если написанное правда, – снова оторвался от чтения Беленький, – то библиотека уже тогда была громаднейшей в мире. Ведь Максим до этого видел библиотеки Милана, Болоньи, Рима, обширные библиотеки Афонских монастырей. Вот такие дела…

– Вы сказали «Если написанное правда», – повторил Стэн слова профессора. – А есть основания считать, что сказанья врут?

– Некоторые полагают, что в сказаниях о Максиме Греке многое преувеличено, – досадливо поморщился профессор. – Но мне это кажется неверным. Во-первых, если бы сказитель хотел что-то преувеличить, то и сказал бы между прочим, что книг было много. Зачем ему воспроизводить слова пораженного размерами библиотеки Максима? Зачем вообще задерживать на этом факте внимание читателя?

– А во-вторых? – подогнала замолчавшего вдруг профессора Лиза.

– Ах, да! А, во-вторых, если задуматься, почему сказитель решил писать о Максиме? Полагаю, что из интереса и уважения к этой неординарной личности, которой вероломные русские монархи запретили возвращаться на Афон, да и заточили, в конце концов, по обвинению в ереси и измене в монастырь. То есть, если бы сказитель и хотел что-то преувеличить, то сделал бы это в описании благочестия самого Максима Грека. С какой бы стати ему преувеличивать размеры царской библиотеки, которая оказалась очень-очень роковой в жизни обманутого старца?

Видя, что Стэн и Лиза согласно кивают головой, Аркадий Вениаминович довольно улыбнулся и сказал:

– Есть еще и в-третьих! Историку, который не верит в сказания, никогда не носить лавров Шлимана.

– Шлиман, если не ошибаюсь, – произнесла Лиза, – это археолог, который обнаружил Трою, поверив в то, что было написано Платоном?

– Истину глаголете Лизонька, – констатировал профессор с лукавой улыбкой и, обернувшись к Стэну, добавил: – Хотя, между нами, враль он был порядочный, да и жулик к тому же известный. Позвольте взглянуть на снимки.

Стэн выставил на камере режим просмотра и, встав рядом с профессором, начал показывать ему кадр за кадром. Четыре кадра профессор попросил удалить, хотя Стэну не показалось, что историк выглядел на них «квазимодой», а на одном из удаленных его вообще не было. Зато, как заметил Стэн, все четыре снимка отличались от прочих тем, что в объектив попали иконы и предметы антиквариата.