Роман Тарасов - Возвращение

Наутро он проснулся от звона посуды внизу. Причесав руками волосы, он спустился вниз. По другую сторону от помещения, где работал отец Клер, находилось еще одна комната, в центре которой стоял прямоугольный стол с четырьмя табуретами рядом с ним.

– Доброе утро, месье Рене, – сказал отец Клер, приглашая рукой его к столу. Клер как раз разливала в железные миски суп.

– И вам доброго утра, – поприветствовал Рехан, присаживаясь. Девушка дала ему ломоть черного хлеба, миску, и тоже уселась за стол. – Нас так и не представили друг другу вчера. Мое имя вы знаете. А как вас зовут?

– Жермен, – глухо отозвался мужчина.

– Как тебе спалось? – спросила Клер.

– Хорошо. Спасибо.

– Ты хочешь пойти со мной сегодня к Розе? Там будет и Жак Ру. Познакомишься.

– Ты уверена, что ему надо с ним знакомиться? – спросил отец Клер. – Он известен не как самый порядочный человек.

– Папа, ты просто плохо его знаешь! – возразила девушка. – Если бы ты пообщался с ним, то изменил бы свое отношение к нему.

– Не знаю, не знаю, – пробурчал Жермен. – Это ваши дела. Я делаю свою работу и вполне доволен всем.

Позавтракав, Клер и Рехан вышли из дома.

– А Роза живет в центре Парижа? – поинтересовался Рехан.

– Нет, что ты. Она постоянно переезжает с места на место. Сейчас снимает маленькую комнатку на окраине. Она редко бывает дома, но сегодня мы застанем ее. Сегодня у нас встреча, Роза хотела обсудить дальнейшие действия.

– А кто такой Жак Ру? Почему твой отец так нехорошо отзывался о нем?

– Жак уже немолод. Он бывший священник. Роза немного даже побаивается его, он умеет внушить робость. Но он наша поддержка. В прошлом году, например, мы добились того, чтобы отказаться от христианского календаря, так что теперь у нас традиционные названия месяцев. Май – это флореаль, в честь цветов, июль – термидор из-за жары, ну и так далее. Казалось бы, пустяк, но для нас он важен. А я лично отношусь к месье Жаку с почтением. Он обычно немногословен, но в то же время строгий и полностью предан революции.

– Клер, я слышал, что у вас есть такой собор, Нотр-Дам, ты покажешь мне его? В нашей истории, в нашем времени он является символом столицы Парижа.

– О, Рене, конечно, покажу. Но ты только представь, этот жалкий якобинец Робеспьер с его приспешниками собираются снести его! Он заявил, что если мы не хотим, чтобы эта «твердыня мракобесия была снесена», то должны заплатить Конвенту! Плату! На нужды революций! Слыханное ли дело! «Эмблемы всех царств должны быть стерты с лица земли!» объявил он! Почти все колокола уже переплавили на пушки, снесли шпиль, скульптуры царей! И народу, которому и так трудно живется, еще надо платить дань этим злодеям! Ох, Рене, ты задеваешь такие больные струны в моем сердце!

– Но, – осторожно сказал Рехан, – судя по тому, что Нотр-Дам существует и по сей день, его не снесут.

– Значит, мы сможем собрать необходимую им мзду, – неожиданно остановившись, Клер вдруг в порыве обняла парня. – Как приятно слышать это. А Нотр-Дам тоже сейчас, кстати, переименован, теперь это Храм Разума. Но я постараюсь показать тебе его, он великолепен.

– И что еще вы переименовали?

Клер коротко рассмеялась.

– Ну, как тебе сказать. Знаешь такое заведение, как Сорбонна?

– Знаю, конечно, один из ведущих университетов в мире. Вернее, это ведь не один университет, в него входят тринадцать, независящих друг от друга институтов.

– Ну, такой информацией я не владею. Сорбонна была колледжем, сейчас она превратилась в фабрику. Поэтому провести тебя туда я не смогу, хотя тебе бы наверняка понравилось там побывать. Там ведь даже была часовня Святой Урсулы с гробницей кардинала, но в одно из восстаний ее разорили и надругались над головой Ришелье, да и над всем его телом.

– Какие же люди могут быть глупцы! – воскликнул Рехан.

– Люди как бараны, особенно когда собираются в стадо! – кивнула Клер. – Но, впрочем, не только Сорбонна пострадала. Многие колледжи сейчас закрыты и превратились либо в фабрики, либо в тюрьмы, либо в мастерские.

– А кто сейчас у вас король? Людовик шестнадцатый?

– Да что ты! Он был казнен еще где-то полгода назад! Теоретически королем является Людовик семнадцатый, монархия его признала, присягнула как своему королю, но ведь ему всего лишь восемь лет. А фактически правят якобинцы, они создали революционный трибунал. И они хотят превратить этого несчастного ребенка в санкюлота, чтобы использовать в своих целях. Я знаю, что его отобрали от матери и даже заставили свидетельствовать против нее. Люди говорят, что его бьют, не кормят, отдали в какую-то семью ремесленника. Они хотят заставить его отречься от матери, от своих родных. Мальчишка даже сознание теряет на нервной почве, у него очень тяжелое психологическое состояние.

– Какой кошмар! – прошептал Рехан. – И неужели ничего нельзя сделать?

– Вот мы и боремся с ними! – решительно заявила девушка. – О, я вспомнила, этого ремесленника зовут Антуан Симон. Ужасный человек, гадкий! То не кормит его, то кормит всякой гадостью, а вино заставляет его пить в огромных количествах. Волчонок, так прозвали его. Бедный, бедный мальчик. Ох, Рене, мы так стараемся, стараемся изо всех сил, но я не знаю, к чему в итоге приведет вся наша борьба. Ты знаешь, когда ты тогда исчез, я первые дни даже уснуть толком не могла, все думала о тебе. Размышляла, видела ли я тебя реально, или это было видение. Но я всегда верю своим глазам больше, чем слухам. Я все больше склонялась к тому, что ты сказал правду, я и сейчас верю тебе. Так к чему я все это говорю. Ты знаешь, так хочется сбежать порой с тобой туда, в твое далекое будущее, прочь от этих гнусностей и вражды.

Рехан ничего не ответил, лишь взял девушку за руку, продолжая дальше свой путь.

– А Людовику 16, ты можешь себе такое представить, еще сам его личный астролог предсказывал, что для него число двадцать один, неблагоприятное. И казнили его как раз двадцать первого января.

– Казнили на гильотине?

– Угу. А создал ее, угадай, кто?

– Клер, после всех ужасов, что ты мне нарассказывала, у меня мозги отказываются уже соображать.

– Мы более-менее привыкли жить в этом ужасе. Так вот, создал гильотину, конечно же, друг Робеспьера, врач Жозеф-Игнас Гильотен. Я ничего против него не имею, насколько я знаю, он, наоборот, хотел облегчить страдания тех, кто идет на эшафот, он даже вроде против смертной казни как таковой, но все-таки. Робеспьер и Марат – это два корня зла, которые надо просто выдернуть, убрать из нашего общества, такую смуту они делают. Но наши граждане странный народ. Если ты здесь задержишься подольше, то сможешь увидеть, как гильотина приобрела такую невиданную популярность, словно забава какая-то!