Роман Тарасов - Возвращение

– То есть сейчас вы действующий священник? – уточнил Рехан, когда Жак снова взял стакан с водой, чтобы промочить горло.

– Нет, сын мой. По состоянию здоровья мне пришлось покинуть сей пост, хотя после ареста я еще некоторое время проработал там, читая экспериментальную физику. Свою епархию я оставил с прекрасной, безупречной аттестацией, что бы ни говорили про меня люди. Марат забывается, уличая меня в беспутном поведении и подстрекательстве народа. В том старом режиме, когда я работал, епископы, викарии были беспощадны ко всем лицам духовного звания, которого могли уличить в беспутности. В таком случае как я мог занимать должность викария и священника в двух смежных епархиях? И я не получил бы таких положительных и одобрительных аттестаций. Да, я всегда придерживаюсь очень строгих принципов, и со времени начала Революции я создал вокруг себя много врагов. С тех пор, как я вел Людовика шестнадцатого на эшафот, с тех пор, как я объявил непримиримую борьбу со скупщиками и спекулянтами, у меня масса недоброжелателей, которые мечтают только об одном – моей смерти. Дворяне, некоторые священники, роялисты, интриганы, банкиры, так называемые «друзья народа» осыпают меня оскорблениями и клеветой так часто, как ложе прекрасной дамы цветами роз. Но я не вступаю в сделки с мошенниками, я истинно уверен, моя душа чиста. А Марат не в состоянии назвать даже имена тех лиц, события которых он приводит в своих газетах против меня. Например, он обвиняет меня в подстрекательстве народа в Конаке, но в своем письме я очень четко изложил ему все факты, которые объяснят ему, что я не был причастен к этому делу.

– А что было за дело? – спросила Клер. Также, как и Рехан, она сидела и слушала, стараясь даже не дышать. Она привыкла видеть месье Жака больше молчаливым, а если и говорящим, то мало. Сегодня же он открылся ей в новом виде, которого она не знала.

– Это было три года назад, в 1790 году, в ту пору я служил викарием в Конаке. В моем приходе было поле с десятью тысячами моргов, свободное от всякой феодальной повинности. Но жители хотели, чтобы земля была обложена, и тогда господин Мартен, фермер герцога Ришелье, и некоторые другие его приспешники выступили против этого акта. Тогда господин Дюпати де Белогард, отнюдь не лишенный мужества, совершил покушение на мэра и застрелил его. Люди стали преследовать убийцу, но, не найдя, разорили его владения. И, моя милая Клер, я вовсе не принимал ни малейшего участия в этом дебоше. Прошло уже две недели к этому событию, как я ушел из этого прихода, и служил в другом. Если бы я имел место быть там, то был бы арестован. Марат также бессовестно лжет, говоря о том, что я был с позором изгнан из многих домов, где был учителем, но я никогда не преподавал ни в одном частном доме. Да, некоторые родители моих учеников при семинарии с почетом принимали меня у себя дома, даже несмотря на то, что некоторых из их отпрысков я исключал из обучения в своем классе. Я никогда не потакал им, не льстил, мне приходилось говорить неприятные истины, но если они неспособны, зачем такие трудности? Но я никогда не преподавал отдельно, индивидуально с кем-то. Марат утверждает, что также в городе Сент я посеял раздор во всех семействах, но я также могу утверждать, и не без пустых оснований, а со свидетельствами, что я никогда не занимал никакую должность при этом городе, был там считанное число раз, и каждый раз не оставался там более чем на день. Даже не на сутки, а на день. Я не знаю, может быть, он считает меня своим соперником, этаким Маленьким Маратом, каковым меня прозвали, но я категорически не согласен с этим заявлением! Быть может, мое письмо покажется Марату слишком жестким, но я не согласен больше безропотно терпеть его незаслуженные оскорбления. Впрочем, в тот день, в тот час, когда я посвятил себе борьбе, я знал и предвидел в качестве платы людскую недоброжелательность, мои гонения, всевозможные преследования. Но я всегда буду говорить правду, не льстя законодателям, и не прикрывать ничьи преступления. Я написал Марату, что для совершения революций всегда будут пользоваться людьми с сильным, отчаянным характером, а когда в них больше не будут нуждаться, разобьют как стакан, – с этими словами, допив остаток воды, Жак без сожаления расколол стакан, швырнув его на пол. – Марат чувствует себя непотопляемым, что ж, он в большом заблуждении. Я поддерживал его борьбу, а теперь он объявил мне войну.

Тяжело вздохнув, он обвел глазами присутствующих.

– Так ты все еще хочешь выполнить мою просьбу? – спросил Жак.

– Нисколько не колеблясь! – ответил Рехан.

Достав из-за пазухи желтоватый плотный конверт, Жак передал его.

– Ты найдешь, где он живет?

– Я покажу ему, – сказала Клер.

– Что ж, в таком случае я хочу пожелать тебе удачи, сынок. Я очень рад, что мне удалось познакомиться с тобой. – Он протянул руку Рехану и скрепил ее твердым рукопожатием.

– Мне тоже, месье Ру, – Рехан на секунду вспомнил, что французы не любят сильных рукопожатий, но от такого человека, как Жак, он не мог ожидать иного.

Возвращаясь назад, Клер чуть ли не прыгала от восторга.

– О, Рене, каким-то чудесным образом ты так понравился месье Ру! Ты произвел на него очень большое впечатление!

– И он на меня тоже, – согласился Рехан. – Весомая фигура. Не знаю, какое у меня будет мнение о Марате, но Жак Ру – это кремень.

– Ты когда хотел пойти к нему? – спросила Клер.

– Готов хоть сейчас, или у тебя есть дела?

– Нет, Роза убежала с Жаном, поэтому я свободна. Сегодня такой чудесный день, давай пройдемся.

– С удовольствием, – развернувшись в сторону центра, они пошли по широкой мощеной дороге к дому Марата.

Рехан уже немного начал ориентироваться в улицах и, когда они проходили по очередной улочке, он чуть убыстрил шаг, зная, что за углом его ждут восхитительные ароматы парфюма. И снова, как в тот раз, он остановился на несколько минут, наслаждаясь запахами.

– Рене, ты, кстати, говорил, что у вас есть разделение духов на женские и мужские. Я не сразу сообразила, но разделение у нас тоже есть, но не потому признаку, что у вас.

– А как у вас?

– По социальному признаку. Духи подчеркивают принадлежность человека к тому или иному классу, социальной прослойке. У нас я бы сказала, три вида духов: королевские духи, для буржуа и духи для бедных. И для последних они изготовлены всего лишь из сажи и масла.

– Из сажи и масла? – поразился Рехан. – Но для чего?

– Для дезинфицирования воздуха.

– Бред какой-то… Послушай, Клер, – продолжая путь, спросил Рехан, – а почему бы твоему отцу не использовать духи для своих кож? Наверняка они будут пользоваться бОльшей популярностью. Ведь он мог бы и не только просто выделывать шкуры, кожи, но и создавать сумки, кошельки для дам.