Яна Дружинина - Церион, или Холодный, но прекрасный мир

– Ну всё, хватит, хватит, дорогая, – заговорила она вслух сама с собой. Конечно, так только казалось на первый взгляд. На самом деле говорила не она. Говорили её друзья, воображаемые друзья. Мать гладила её по голове и напевала колыбельную. Мать, которую она никогда не видела. Подруга, тоже никогда не существовавшая, убеждала: «Ты сможешь, ты справишься, ты ещё и не с такими кризисами справлялась». А он просто обнимал и прижимал её к себе.

– Что бы я без вас делала? – проговорила она сквозь слёзы. – Вы – всё что у меня есть, вы единственные, кто помогают мне. Только вы слышите меня в этом мире.

Она встала, вынула осколок и начала приводить себя в порядок.

– Илин, ну мы едем? – прозвучал в прихожей голос девушки.

– Где ты была? – Интонация, с которой Илин задала вопрос, удивила Алику.

– На кладбище. Я же тебе говорила.

– Зачем? А, да, ты говорила, мать умерла. Сколько, ты говоришь, ей было? – Илин была очень рассеяной.

– Ей было сорок пять. Ты спрашиваешь это уже в третий раз.

– И впрямь, – непонятно к чему сказала старуха в теле молодой женщины. – Такая молодая! Мне бы так умереть!

– Ты слишком сгущаешь краски.

Правый угол рта Илин резко подпрыгнул вверх.

– А я-то думала, ты меня поймёшь.

Алика стояла в растерянности.

– У тебя брюки порваны. – Она не знала, что ещё сказать.

– Ах, да! Мелочи не обращай внимания. – Илин прикрыла рукой окровавленный кусок ткани. – Камни я продала. Деньги есть. Собери свои вещи, мы скоро поедем. А… и ещё, мне нужно уйти. Ненадолго.

– У меня нет вещей. Только немного одежды, но она тоже твоя.

– А, ну да! – Илин будто оттаяла после ледникового периода, но кровь её оставалась холодной. —Тогда не забудь взять медальон и… и самоцвет. Одежду найдём тебе на месте.

Алика кивнула.

«Как же я её иногда ненавижу!» – Илин стремительно зашагала непривычной для неё неуклюжей походкой. На пути она не совсем случайно задела шкаф и не совсем случайно ударилась о дверную раму. Больно ей или нет – какая разница? А, нет, уж лучше боль, чем бесчувствие. Куда она идёт? Едва ли она сама знала ответ.

Опомнилась она на перекрёстке дорог недалеко от центра. По всем сторонам пестрели модные бутики, кафе фастфуда и просто кафе, где-то ярким красным сердцем горела светодиодная рекламная табличка «Интим». Рядом стояли два подростка и прикидывали, идти им или не идти.

– Бесполезно, всё равно без паспорта не пустят, – бросила им Илин, мимоходом проплывя между ними.

Был выходной. Люди просто гуляли по городу, но даже прогуливаясь они постоянно куда-то спешили: спешили обменяться информацией, спешили получить удовольствие, спешили сделать селфи, спешили показать себя миру. Кучка студентов на ходу поедала мороженое, двое мужчин обсуждали предстоящий пикник, а в особенности – алкоголь. Толстушка с энтузиазмом рассказывала о своей диете и утренних пробежках. Илин просто рандомно слонялась, всё для неё было серо, всё для неё было неприглядно. Попытки людей, их стремление к призрачному счастью и мимолётным удовольствиям казались ей ничтожными и жалкими. «Чего стоят все попытки, если результат окжется минимальным?» Удовольствий в юности она знала мало, а в зрелости лишилась, как она считала, самых основных из них: есть мороженое она не могла, гулять и беззаботно трепать языком – тоже. Высокие наслаждения были ей недоступны. Расстревоженная непрошенными мыслями, хаотично забредавшими в её голову, она остановила первого встретившегося ей прохожего и ошеломила его неожиданным вопросом:

– Скажите, что для вас счастье?

Мужчина средних лет, на вид серьёзный не сразу дал ответ. Он сосредоточенно подумал и даже прикусил губу, а после сказал:

– Знаете, на этот вопрос сложно ответить так сразу, но я считаю, для меня счастье в самореализации.

– Вы имеете в виду карьеру?

– Ну, не совсем. Самореализация – очень обширное понятие. Но… – Он ещё некоторое время сосредоточенно размышлял, но ничего нового на ум не пришло. – Но, грубо говоря, да. Карьера имеет немаловажное значение. Ещё, конечно, друзья и семья, само собой разумеется.

Мужчина скрылся в толпе, а Илин попробовала представить себя целеустремлённой и деятельной, но у неё мало что получилось, так как она ничего не умела делать из того, что могло бы приносить легальный доход. «Наверное, я должна быть рада тому, что, не работая, живу в достатке». Она остановила пожилую женщину и задала ей тот же вопрос, что и мужчине. Та восприняла её как внучку, нуждающуюся в наставлениях, и потому дала ей подробные рекомендации, как надлежит жить и к чему стремиться. Для пожилой женщины счастье заключалось в семье, в том, чтобы все были здоровы, чтобы внуки поступили и сама она не болела. Женщина хотела тоже что-то спросить у Илин, но та поспешно забормотала: «Спасибо, спасибо, до свидания». Такое счастье было тоже недоступно Илин: детей у неё быть не могло. Не найдя ответа на свой вопрос, она поплелась обратно. «И куда мы пришли?» – Она хотела начать диалог с воображаемой подругой, но та на этот раз ничего не ответила. «И ты молчишь, что ж… – Она провела кровавую борозду вдоль вен, но порез тут же затянулся. – Как смешно, я даже выпилиться не могу!»

Грядки, треугольные крыши, покосившиеся заборы, резиновые шины, запчасти от машины, разобранные сараи, ароматная сирень и белоснежная вишня – вот что видела Алика, пока Илин закрывала ворота. Предстоящая дорога – такая замечательная штука; хочется забыть все злоключения, выбросить из головы все проблемы, пустить мысли по ветру, слушать музыку и чего-то ждать. Ждать нового таинственного мира и, предвкушая тёплый приём, строить в голове воздушные замки – шаткие, но такие прекрасные. Кто осудит Алику за такое наивное мечтательное настроение? Разве после серого дома, болезни и дефиле Пустовалова в трусах не имела она права представить себя желанной и принятой? К тому же ей было только шестнадцать. Кто знает, что ждёт её впереди? Жизнь мало кому не ломает кости, так пусть подростки мечтают вволю, пока у них это хорошо получается, а мы не будем путать мечтательность юного возраста с наивностью. За этими словами стоят два разных смысла.

Двигатель, наконец, задорно зарычал. Машина тронулась. Шины, сараи и треугольники крыш остались позади. Алика ещё какое-то время помнила аромат горькой сирени и сладкой вишни. Но вот внедорожник въехал на холм, и перед путешествиницами открылся вид на часть города. Были видны домики-«скворечники» с резными окошками, словно из сказки, на подоконники которых так и хотелось усадить котов, полизывающих свои пушистые лапки, где-то, ближе к центру, виднелись кирпичные и блочные кубы и параллелепипеды. Голубая полоса моря яркой полосой довершала эту неоднородную картину. Авто ехало по петляющей дороге через вытянутый холм, который лучше будет назвать увалом. Сверху можно было видеть давно знакомую местность, только сейчас она просматривалась с другого ракурса. Проехали мимо старого парка, где часто собирались весёлые шумные компании. С высоты холма он казался крошечным. Алика смотрела на него как на что-то далёкое. Вечера с музыкой и подсветкой, концерты и квесты уже постепенно стирались из памяти. Дальше авто миновало границу города. Открылась другая, свободная дорога. Закатное краснополосое зарево пленяло своим яростным окрасом. Неоновые облака были наложены щедрыми мазками, сквозь которые едва просвечивало солнце. Неожиданно непонятно откуда взялся голубь. Он промчася у лобового стекла и едва не врезался в него. Илин выругалась, мол, крылатая тварь чуть в стекло не врезалась, но Алика только улыбнулась в ответ на её ворчание. Машина съехала с холма. Дальше они ехали по ровной поверхности. За каждым поворотом Алика видела что-то новое, и с каждым поворотом молчание всё больше утомляло её. Они ехали по ровной, но далеко не гладкой трассе. По обе стороны тянулась желтовато-коричневая степь.