Елена Кашина - Пути неисповедимые

– Что ты будешь делать, когда закончатся работы? – тревожась за неё, спросила Катя.

– Переведут куда-нибудь…, – беспечно махнула та рукой. – Здесь копать – не перекопать…. О Храме среди руин слышала?

– Да.

– К нему хотят подступиться. Да только, болтают, если тронут – всех накроет…. Так им и надо! – в глазах промелькнуло ожесточение.

Мимо прошел босой, в одних трусах, парень. Отойдя, он оглянулся на девушек.

– Давай, Катя, прощаться, – прошептала опасливо. – Расходимся в разные стороны…

* * *

Катя вошла в тёмную комнату и, не включая света, подошла к отведенной ей кровати. Разбирая постель, на соседней койке услышала возню и мужской шепот. Стало неловко, она вышла в галерею и, не зная, что делать, присела на скамейку.

Ханума не спала, она ожидала Художника, хотя и понимала, что он не придёт – постесняется. Её уже немного разочаровали люди касты Э. До знакомства с ними, ей казалось что всё, что ценится людьми массовой касты – весёлость, яркость, лёгкость и необременительность в отношениях – в людях элитной касты должно быть в превосходной степени. А вместо этого Катя скромна, стеснительна и молчалива, даже не умеет раскрасить лицо, броско одеться и причесаться. Художник же ещё забавнее: стыдится при Кате любить её, Хануму, даже обнять при ней не решается.

– Ты что, – боишься её? – раздраженно спрашивала.

– Тебе не понять… – отвечал, как-то обидно.

Впервые у Ханумы был постоянный партнёр, да ещё какой! Добрый и щедрый. Она гордилась им, хвастала приятелям и всё крепче привязывалась душой.

Катя не возвращалась. Ханума встала, оделась, вышла в галерею. Прислонясь головой к решётке ограждения, и съёжившись от холода, Катя дремала. Девушки поболтали о том, о сём, а потом надумали по наружной лестнице спуститься в столовую, и согреться чаем. Ничто не предвещало перемены судьбы, того страшного, что произошло с ними через несколько минут.

В столовой на столах ножками вверх лежали стулья, сновали роботы-мойщики. Уже шла уборка, но чай им подали.

Зазвенел звонок.

– Девушки, поторопитесь! Скоро закроются двери, отключатся лифты, – крикнул им работник столовой.

Они быстро допили, вышли из столовой и заторопились к наружной лестнице и обнаружили, что проход вверх перекрыт. Быстро сбежали по ступенькам и бросились назад в столовую. Дверь в столовую оказалась запертой. Они стучали кулаками, били ногами, но никто не спешил им открывать. Ни души, тихо, только из комнаты отдыха на втором этаже доносится музыка.

Внезапно чьи-то сильные руки крепко обхватили сзади, заклеили рот, связали, подняли, бросили поперёк лошадиной спины и привязали. Держа лошадь с девушками за поводья, рядом скакал всадник. Сзади – ещё один.

Между службой столовой и работорговцами был сговор: в случае, если кто-то из жильцов зазевается заблаговременно вернуться в корпус, минут на пять раньше положенного, перекрывать все входы-выходы. Укрывшись за ближними барханами, такого случая постоянно ждали похитители.

Возле каких-то развалин всадники спешились. Девушек стащили на землю, развязали ноги, завернули в войлочные бурнусы, по отдельности усадили на лошадей, крепко привязали к седлам и тронулись в путь. Все произошло молча, быстро. В кромешной тьме можно было разглядеть только белки глаз на бородатых лицах.

Ехали не спеша, шагом. Всадниками одолевала сонная истома. Ханума, впервые сидевшая верхом на лошади, стонала и плакала. Катя же, напряженно всматриваясь во всё вокруг, молчала; мысли её приобрели необыкновенную ясность, все силы и воля её были готовы к сопротивлению. Что произошло, она не понимала, но чутко осознавала, что с ней случилось что-то страшное, как будто обрушилось небо.

Пышущий жаром песок к рассвету остыл, стало холодно. Но с раннего утра нещадно палило солнце; по телам струился пот, и мучила жажда. Ни кустика, ни деревца – только песок и камни с пробивающейся между ними чахлой травой.

Наконец показался пышно зеленеющий аул. Белые дома в окружении садов взбирались на гору. Слышался лай собак, блеяние овец, истошные вопли ослов. По безлюдной кривой улочке доехали до открытых ворот. Въехали в обнесенный высоким забором двор. Сопровождаемые лающими собакам, проехали двор и спешились возле большого дома. Девушек завели в дом, втолкнули в пустую комнату, где кроме потёртого ковра на полу да сваленных в углу подушек и одеял, больше ничего не было.

Ханума, рыдая, лежала на полу. Катя сидела рядом и смотрела на неё сухими глазами. Немного успокоившись, Ханума подняла голову, проговорила:

– Это всё из-за тебя… Чаю ей захотелось! – лицо исказила злобная гримаса.

– Успокойся. Нас найдут! – ответила холодно.

Она всё ещё надеялась, что произошло какое-то недоразумение, и Художник уже поднял всех на ноги и их ищут и, конечно же, найдут.

– Кто?! Кто нас будет искать?! Кому мы нужны?! – кричала в истерике Ханума.

Усталость и бессонная ночь лишили сил, свернувшись калачиком на полу, они уснули. Катя спала недолго. Разбудил лай собак и мужские голоса.

Через некоторое время загремел дверной засов, в комнату вошли двое. Одного Катя узнала – это был один из похитителей. Другой высокий, худощавый, до глаз заросший бородой; на поясе – кинжал, в руке – плеть. Стукнув рукоятью плети по плечу, дал понять, чтобы она встала. Тыча плетью в спину, разбудил Хануму. Девушки стояли, а он, обходя со всех сторон, рассматривал их. Лицо его было мрачным, взгляд, переходивший с одной на другую, жёстким.

– Якши… – одобрительно уставился на Хануму.

– Шайтан-девка! – произнёс недовольно, указав плёткой на Катю.

Хозяин, как бы виновато, развёл руками.

Мужчины ушли. Немного погодя, вошла одетая в шаровары с длинной блузой и до бровей повязанная платком пожилая женщина. Она принесла на подносе в двух мисках плов, сказала, что будет прислуживать им. Пока они ели, женщина, сидя рядом на полу, неумолчно говорила. Рассказала, что хозяин дома человек очень богатый, почти каждую ночь привозит рабов, а потом продает их, а тот, кто осматривал их – большой сардар-начальник.

– Ты ему понравилась, – сказала Хануме.

– А ты не понравилась: наши люди не любят таких, как ты – вы шайтаны и жгли нас бомбами когда-то давно. Плохо, девка, что ты попала сюда, – покачала головой.

– Меня увезут к этому волосатому?! – испугалась Ханума.

– Не знаю. О цене ещё не сговорились.

Потом еще приходили мужчины, рассматривали девушек, торгуясь, громко спорили с хозяином. А ночью со двора слышался шум: лай собак, ржание лошадей, людские голоса – опять кого-то привезли.

Через несколько дней, утром, прислуживавшая женщина сказала, что Хануму купил человек из далёкого аула. Человек этот не злой, богатый, увидит её и сделает наложницей, ведь она такая хорошенькая.