Елена Кашина - Пути неисповедимые

Прибывших отвели в складской ангар, оборудованный душем. Как только с лязгом закрыли металлическую дверь, они бессильно повалились на пол. Торги проводились на следующий день после доставки.

Утро Управляющего заводом было заполнено производственными заботами. Между делами иногда вспоминалось то неприятное, что предстоит во второй половине дня, и он, с досадой, отгонял мысль об этом. Когда вернулся с территории завода, рабочий день уже заканчивался. В приёмной секретарь напомнил:

– Вы не забыли о живом грузе?

– Помню. Пусть посыльный отведёт работорговца к ангару. И не забудьте предупредить врача.

Вошел в кабинет, из холодильника достал бутылку с напитком, наполнил стакан, подошёл к окну. С наслаждением, глотками пил ледяной напиток и с неприязненной усмешкой наблюдал, как к сидящему под пыльным деревом работорговцу подошёл посыльный, как он поспешно вскочил и с поклоном, приложив руку к сердцу, выслушал, что тот сказал, и, на ходу нахлобучивая баранью папаху, суетливо и услужливо заторопился. Потом бегом вернулся, поднял с земли забытую плётку и трусцой бросился догонять посыльного. Добрая половина рабочих завода была куплена у этого работорговца; про его свирепость рассказывали жутковатые истории.

Прикрывающих наготу мешковиной невольников из ангара выводили по одному. Врач осматривал их на наличие увечий и травм, с помощью приборов-анализаторов определял степень работоспособности – от этого зависела цена. Как всегда, люди были худосочны, изнурены непосильным трудом и голодом: обычно, хозяева продавали раба только после того, как из него выжмут все силы. Этот завоз ничем не отличался от всех предыдущих, да к тому же среди рабов был негр, хотя в заявке специально оговаривалось, что негры не нужны; они плохо адаптируются в суровом, холодном для них климате.

Управляющий с раздражением рассматривал невольников, и думал о всё повышающемся плане и нехватке людей.

На площадку перед ангаром вышла последняя женщина. Когда сдёрнули прикрывающую её тело мешковину, все содрогнулись: на молодом изможденном теле не было живого места – сплошные кровоточащие и подживающие рубцы от плети.

Управляющий в гневе закричал на работорговца:

– Как смел ты привезти такой товар?! У нас тут что – лечебница?! В следующий раз с тобой не будет никаких сделок!

Женщина повернула к ним голову и с ненавистью смотрела на своего истязателя. Тот стоял, с притворным смирением потупив глаза перед большим сардаром. Конечно, он не боялся потерять клиента – спрос на рабов всегда велик, однако торг не закончен и нужно не продешевить. Собираясь что-то возразить, поднял глаза и наткнулся на взгляд женщины; в её ясных глазах было столько нечеловеческого презрения, что кровь ударила в голову, лицо исказила злоба, и, забыв, где находится, зашипел:

– Шайтан-девка! – и хлестнул плёткой по ненавистным глазам.

Женщина успела прикрыться рукой, плеть рассекла кожу, показалась кровь.

Торг был скомкан, весь товар продан за полцены, а женщина была продана за одну копейку. Чтобы унизить её, торговец сам назначил такую цену. Потом надолго к ней прилипло прозвище – «Копейка»

Прежде чем отправить на работы, вновь прибывших помещали в больницу и в течение одной-двух недель лечили, кормили, давали отдохнуть и окрепнуть. Уже все ходили по палатам, гуляли на улице, играли в домино и карты, вновь обретя интерес к жизни, радуясь её более счастливому повороту – так им казалось, только женщина не выходила из коридорного закутка, и, отвернув лицо к стене, неподвижно лежала на животе: на спине из-за ран лежать было больно. Подходила медсестра, обрабатывала раны и, уговаривая хоть немного поесть, долго стояла над ней, горестно покачивая головой. На голове женщины раны не затягивались, и доктор, с сожалением, велел остричь её густые русые волосы.

Тело болело, а душа её, как будто куда-то спряталась и затаилась, не в состоянии ни думать, ни страдать. Всех уже выписали, расселили по общежитиям, и только с женщиной врач не знал, что делать. Хотя тело её заживало, она по-прежнему не проявляла никакого интереса ни к чему, и целыми днями неподвижно лежала или сидела на койке, не выходя из коридорного закутка. Понимая, что рану душевную вылечит только время, врач назначил ей выписку.

Больничная сиделка привела её в женское общежитие. Общежития находились сразу за заводским забором и были тесно заселены, в больших комнатах плотно стояли двухъярусные кровати.

По случаю поселения там новенькой, в общежитии произошёл переполох: комендант вызвал старших по комнате, но никто не соглашался поселить новенькую у себя. Женщины горячо отстаивали жизненное пространство в своих комнатах, и никакие уговоры и обещания выдать новый комплект белья, заменить одеяла – не помогали. В конце концов, комендант призвал на помощь Бригадира, в бригаде которого на конвейере работало большинство женщин, и в чью бригаду уже определили новенькую. Как только Бригадир начал убеждать и уговаривать, поднялся страшный гвалт, крики.

– Вы сами были в её положении, но вас же не оставили на улице.

– Бригадир, да ты посмотри на неё! Как с такой жить? – запальчиво отвечали женщины. – Она же ненормальная. Одно слово – Копейка.

Жизнь в общежитиях бурлила; шум, веселье продолжались до рассвета. Жильцы мужского общежития задерживались до утра в женском, а женщины, зачастую, на работу отправлялись из стен мужского общежития. Новенькая не вписывалась в общую массу обитателей общежитий.

Бригадир решил посмотреть на ту, из-за которой разгорелся сыр-бор. Она сидела на лавке в сумрачном коридоре. Лицо бледное, под глазами синяки, на голове линялая косынка, на коленях собранный сердобольной медсестрой узелок и неподвижные руки в розовых шрамах. Посмотрела невидяще, отвела глаза и не шелохнулась.

– А, ладно… – решился Бригадир, – поднимайся. Пойдём, будешь жить у меня. Семь бед – один ответ!

Бригадиру было свойственно совершать поступки, за которые потом приходилось расплачиваться.

Она безропотно поднялась и, поотстав, шла безмолвно и бездумно, как собачонка. Бригадир же шёл, и ясно представлял последствия своего порыва.

Семьи жили на территории завода. Из-за вибрации производственные корпуса через десять-пятнадцать лет эксплуатации изнашивались, давали трещины, их списывали, насколько возможно, отчищали от въевшихся вредных веществ и, подремонтировав, разгораживали на комнаты. Комнат не хватало. Нередко семейным парам приходилось ждать, когда начнёт разрушаться следующий производственный корпус. Бригадир с семьей занимал две полутёмные комнатки. Из-за стены близко расположенного действующего производственного корпуса, солнце заглядывало в них только утром и ненадолго.