Елена Кашина - Пути неисповедимые

– А тебя, – обратилась к Кате, – никто не купил: кому нужна в доме шайтан-девка? Ты с караваном пойдешь на рынок.

Женщина ушла. Девушки обнялись. Ханума горестно плакала, Катя вытирала её слёзы, гладила её кудряшки, говорила что-то утешительное. Она уже в полной мере осознала, что произошедшее с ними – страшная правда и чувствовала, что за эти дни стала намного старше.

Вошёл хозяин, поманил ее:

– Иди за мной!

Ханума прижалась, не отпускала.

– Ты такая красивая, Ханума, тебя все будут любить, – успокаивала.

– Не забывай меня…, – рыдала Ханума.

На траве под тутовым деревом сидели люди со связанными руками. Было их пятнадцать человек, Катя стала шестнадцатой. Всех развязали и приказали обмотать головы линялыми полотнищами так, чтобы оставить только щель для глаз. На плечи все надели котомки с пищей и водой – идти предстояло не один день. Сковали наручниками и соединили попарно таким образом, что у идущего впереди руки были сведены за спиной, у его напарника – спереди, а между собой наручники соединили цепями.

Напарником Кати оказался молодой крепкий негр, настороженно вглядывающийся во всё живыми, умными глазами. Он заметил её страх и отчаяние, подбадривая, улыбнулся ей, и Катя душой сразу потянулась к нему, а потом в пути мысленно благодарила, когда спотыкающуюся, выбивающуюся из сил, он за соединяющую их цепь тащил её за собой.

Двинулись в путь. Впереди шёл перекупщик рабов, ставший их новым хозяином; замыкал цепочку его помощник. У обоих на поясах висели кинжалы, из рук они не выпускали плёток. Перекупщик, на вид рыхловатый, на деле оказался очень крепким мужчиной с таящимся сумасшествием в глубине больших чёрных навыкате глаз; когда он с наслаждением, с оттяжкой хлестал плетью отстающих, в уголках его рта появлялась пена, глаза лезли из орбит.

Ровная, жёлтая пустыня с редкими кустиками верблюжьей колючки, с чёрточками следов ящериц и белыми костями животных на песке. Днём испепеляющее злое солнце, в голове мысли только о спасительной воде; ночью – холод и сияние россыпей звёзд. Песок набивается в обувь и одежду, хрустит на зубах. Ни запахов, ни живых звуков, только каменные холмы, песок, и посвистывающий ветер.

По утрамбованной временем песчаной равнине, в ночной прохладе идти было легче. Хозяин и его напарник хорошо ориентировались в пустыне, хорошо знали дорогу и ко времени наступления нестерпимого зноя, приводили свой товар к оазисам. Оазис – небольшая лужица воды, одинокое дерево, да немного травы. Ногами, расчистив от помёта верблюдов и газелей площадку, устраивались на отдых. Их попарно расковывали и давали возможность поесть. Потом, пережидая зной, бессильно лежали в негустой тени дерева.

Всё чаще, поперёк движения, вставали высокие барханы. Песок стал глубоким и рыхлым.

– Держись, сестрёнка, – подбадривал негр и, не давая упасть, тащил за собой.

Когда добирались до вершины бархана, хотелось лечь и больше никогда не вставать. Они шли навстречу неисчислимым страданиям, рабству и знали об этом. Проще было лечь, и солнце, безжалостное и милосердное, выжгло бы из них воду, прекратило муку; но в душе каждого горит не задуваемый огонёк – жажда жизни. Она даёт силы переносить страдания, терпеть и дарит надежду. И эфемерная надежда побеждает все доводы разума.

К концу пути ноги у всех были изодраны колючками, и все были на пределе сил; даже Катин напарник на привалах лежал устало и неподвижно. Только хозяин был бодр, и удар его плётки не ослабевал. Больше всех доставалось Кате. Она была ему ненавистна за то, что она белая, за то, что она слабая, за то, что она женщина – к женщинам он питал отвращение. А самым нестерпимым было то, что эта женщина не плакала, а в ответ на удары, рассекающие кожу до крови, с презрением и ненавистью пристально смотрела ему в глаза.

Над местом привала высоко в небе летел грузовой аэролёт. Невольники тяжело вставали, поднимали вверх лица, махали скованными руками. В Катиной душе родилась безумная надежда – их ищут! Художник сообщил об исчезновении, и их, конечно, ищут! Она из элитной касты, ей не дадут пропасть!

Развалившиеся под деревом, Хозяин и его напарник, посмеиваясь, наблюдали за рабами.

Аэролётчик через прибор наблюдения заметил возле оазиса группу людей. Увеличил изображение и чётко увидел измученные лица, скованные руки. Задержал экран на лице девушки, с мольбой о помощи в устремлённых к небу глазах. «Это, наверное, одна из тех, кого ищет малахольный художник», – подумал и отключил экран. Сообщать о гонимых на рынок невольниках он не стал. По неписаному закону сообщать об этом не следовало, если не хочешь потерять службу, а службой своей он дорожил.

Раньше ему не приходилось соприкасаться с людьми касты Э, но это не мешало их не любить, считать плохими специалистами за то, что те получали новые машины, а в касту М сдавали разбитые, изношенные, и, прежде чем сесть за управление, аэролёт приходилось долго приводить в надлежащее состояние. И вообще, по его мнению, в касте Э все люди изнеженные, неприспособленные, много о себе возомнившие, а Художник этому подтверждение. Чудак, он уже который день отирается в аэропорту и пристаёт ко всем аэролётчикам. Сам-то он, летая по этой трассе, насмотрелся на невольников. Люди касты Э не понимают, что человек, это тот же птенец: выпал из своего гнезда-касты – возврата туда нет. И правильно. В мире много лишних людей, не убудет. Он любил аэролёты и не любил людей.

Аэролёт скрылся за горизонтом. Когда через два часа тем же курсом проследовал другой аэролёт, стало понятно, что их путь пересёкся с аэролинией, и никто их не ищет, хотя найти было бы не трудно. Надежда на спасение угасла… Измученные и поникшие, с трудом передвигали ноги и, если в небе пролетал аэролёт, уже как будто не замечали его.

Грузовой аэробус прибыл утром. В этот раз вместе с оборудованием привезли живой товар. Рабов доставили в оборудованном лавками узком отсеке, куда их набили так, что невозможно было повернуться.

Аэробус приземлился на бетонной взлётно-посадочной площадке за забором складских помещений, и прежде чем начать разгрузку оборудования, к отсеку с невольниками подкатили трап, открыли дверь. Оборванные, изможденные, измученные перелётом, с мокрыми от пота волосами и спинами, покачиваясь, невольники спускались по трапу. Внизу их встречали прилетевший на этом же аэролёте в пассажирском салоне работорговец, по заведенному порядку доставивший свой товар покупателю, и представитель администрации завода. Приказали построиться и пересчитали. Представитель администрации расписался в какой-то бумаге и передал её работорговцу. Собравшиеся возле аэролёта грузчики в ожидании, когда уведут невольников, чтобы начать разгрузку, угрюмо наблюдали за происходящим; многие из них тоже когда-то были рабами.