Мария Гарзийо - Забужение

© Мария Гарзийо, 2019

ISBN 978-5-0050-7297-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Идея этого романа повстречалась мне в пляжном ресторане отеля Мартинез. Она сидела за соседним столиком и, небрежно накручивая на палец золотистый локон, всем своим видом демонстрировала пресыщенность ярким солнцем французской Ривьеры, ласковыми серо-голубыми волнами и всей атмосферой вальяжного благополучия, привычно обволакивающей Круазетт. Надо признаться, я не сразу обратил на нее внимание, занятый сосредоточенным расчленением королевских креветок и вялым, почти вынужденным, разговором с племянницей, сопровождавшей меня в этой поездке. Будет даже справедливее сказать, что это она, воздушная и недоступная простым смертным, пляжная нимфа первая проявила интерес к моей скромной персоне. Я поймал на себе ее внимательный изучающий взгляд, который, столкнувшись с моим, резко сменил направление и спрятался за щитом огромных солнечных очков Том Форд. Не придав этому мимолетному эпизоду значения, я вернулся к креветкам. Однако, похоже, что любопытные зрачки ее голубых как море глаз, одним беглым визитом ограничиваться не собирались. Между главным блюдом и десертом они скользнули по моему лицу еще как минимум раз пять. Честно говоря, особых иллюзий касательно цели этого вороватого разгадывания, я не питал. Во-первых, девушка была лет на двадцать-пять моложе меня, во-вторых, напротив нее, в такой же ленивой позе завсегдатая изысканных ресторанов и пятизвездочных отелей, развалился загорелый южанин достаточно приятной наружности. Цедя скудный по количеству, но насыщенный по вкусу кофе, я силился угадать, чем вызвано сие лестное внимание. Разгадку бросила мне сама девушка. Не посчитав нужным понизить голос, она, сморщив аккуратный носик, адресовала своему спутнику следующее замечание: «Эти русские совершенно не меняются. Ни стричься, ни одеваться так и не научились. Зато посмотри вон, девушка с ним лет на тридцать моложе!» Подразумевалось, конечно, что такому безвкусно одетому валенку со снопом на голове как я язык Гюго должен был быть чужд. Однако тут прозорливая незнакомка прокололась. По-французски я болтал довольно не плохо. В моменты особого просветления мне даже удавалось избегать карикатурного раскатистого рэкания. Так или иначе, язвительное замечание без труда, влетев мне в ухо, застряло в мозгу. Сказать, чтобы я расстроился или оскорбился нельзя. Скорее наоборот. Я обрадовался. Я понял, что за соседним столиком сидит не просто какая-то безликая особа женского пола. Там сидит, шелестя страничками, мой новый роман. Сама того не подозревая, девушка одной короткой фразой, дала мне ключик к своей жизни. И я намеревался этим ключиком воспользоваться.

Кажется, я слишком разулыбался, окрыленный этой драгоценной находкой, потому как Сандра, моя племянница, дернула меня за рукав рубашки: «Эй, ты где витаешь?» Я витал на просторах нового произведения, жадно хватая нечеткие очертания идей и пытаясь собрать их в смысловой букет. Желание тот час же схватиться за клавиатуру и увековечить на экране эти хрупкие мотыльки фраз жгло меня изнутри. Подобной мощной и насыщенной влюбленности в новую идею я не испытывал уже года два. Девушка снова взглянула на меня из-под двуцветных стекол. Я послал ей счастливую благодарную улыбку. Она презрительно фыркнула и отвернулась. Средней вежливости официант принес мне увесистый счет. Потраченных денег было нисколько не жаль. Поднимаясь по ступенькам на Круазетт, я последний раз оглянулся на девушку. Она о чем-то оживленно беседовала со своим кавалером, не догадываясь ни на секунду, что в кармане случайного русского пульсирует, отливая всеми цветами, ее жизнь.

Перед тем как принять реальные текстовые очертания, идея протомилась в моей черепной коробке целую неделю. Этой паразитке быстро удалось вытеснить оттуда все другие, не важные в сравнении с ней мысли, и разрастись бурно и неуемно подобно молочному грибу. Сандра особенно не жаловалась на мою внезапную рассеянность и неразговорчивость. Общество кредитки доброго дядюшки вполне устраивало этого начинающего шопоголика. По истечении не долгосрочных каникул, мы перенеслись из Ниццы в Ригу, и я вернул ее и ее беспардонно распухший чемодан обратно в объятия любящей матери, по совместительству моей сестры.

Последний день перед отъездом на историческую родину я посвятил неспешной прогулке по центру латвийской столицы. Я родился в этой маленькой, гордой до глупости, стране, в ту пору еще одной из ячеек великого советского союза. Потом армейская служба завернула тропу моей судьбы в город-гигант Москву. Там я и остался, прорастя поначалу маленькими корешками брака, затем окончательно укоренившись неожиданным успехом на литературном поприще. Впрочем, тем, кто читал хоть один мой роман, все эти столпы моей биографии уже наверняка известны, ибо в каждом произведении сквозь толстые слои выдумки, так или иначе предательски просвечивает мой собственный обнаженный скелет. Боюсь, что и новой идее не удастся полностью отстоять свой суверенитет. Проходя мимо Лаймовских часов, я уперся взглядом в переминающуюся с ноги на ногу в ожидании судьбоносной встречи девочку-подростка, и меня осенило. В качестве личного сувенира я подарю своей новой героине Ригу. Идея одобрительно раздулась, выражая полную готовность выпрыгнуть на чистую Word’овскую страничку.

Юльке зябко и неуютно. Ее то и дело задевают локтями кучкующиеся вокруг соискатели ночных развлечений. Недружелюбный ветер лохматит тщательно уложенные дома перед зеркалом волосы. Ей этот торжественный выход в свет представлялся как-то иначе. Начать хотя бы с того, что Динка, известный завсегдатай сего злачного ночного клуба, вызвавшаяся этим вечером послужить ей гидом, зачем-то прихватила с собой какую-то «левую» приятельницу. Последняя выглядела таким же тертым калачом, как и сама Динка, и, лениво перекатывая за щекой жвачный комок, до общения с клубно необразованным чайником Юлькой не снисходила. Далее выяснилось, что так вот запросто в этот эпицентр ночной жизни попасть было нельзя. Следовало, смешавшись с масштабной толпой страждущей молодежи, выжидать, когда же ворота в этот неизведанный еще для Юльки мир, соизволят распахнуться. Выжидает Юлька уже минут тридцать. Ее напудренный маминым польским «Ланкомом» нос начинает менять цвет и противно хлюпать. В пять минут двенадцатого мощный охранник в дутой китайской куртке, наконец, неторопливо раздвигает ворота.