Анна Лайк - Розы и Папоротники

© Анна Лайк, 2019

ISBN 978-5-0050-7254-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Не делай зла, и тебя не постигнет зло; удаляйся

от неправды, и она уклонится от тебя».

(Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова. VII, 1,2)

«Это было как инфекция. Мы были такой инфекцией…»

(Аноним, участник и глава региональной ОПГ, дважды судимый за разбой и вооруженное нападение в составе преступной группы, – о cвоей жизни в 1990х годах).

Ранняя весна 1997 года. Россия. Где-то под Петербургом.

– Ты че тут делаешь?

– Ухаживаю за растениями в оранжерее. Константин Сергеич приказали.

– «Приказа-ли»? выпендриваешься?

– Я пошутила…

– Ты че, дерзкая, что ли?

Круглое серьезное лицо, жесткие складки вокруг широкого рта, узкие губы презрительно сжаты, взгляд темных глаз мрачный и холодный, и очень короткая стрижка… Друг Хозяина… Девчонка, работающая в оранжерее – серо-зеленые глаза, русые пряди из-под выгоревшей черной банданы, кукольное личико, бледное и испуганное. Она чуть вздрагивает от его следующего вопроса, заданного тихим, хриплым, прямо—таки бандитским голосом, но вдруг так же сжимает губы (они дрожат) – очень похоже на него, на Друга:

– А это что?

– Это – папоротник… блехнум горбатый, блехнум гиббум…

– Чевооо?!

– Папоротник. Просто папоротник.

– Горбатого, што ли, лепишь…

– Что вы имеете в виду?

– Что имею, то и введу… Я еще понимаю – пальмы тут, ананасы, а это-то зачем?

– Константин Сергеич… пожелал, чтобы в оранжерее росли… розы, папоротники, гербера, аспарагус… эээ… аспидистра… монстера.

– На хрена?

– Я не знаю… но он сказал, чтобы это были растения, из которых обычно в магазинах букеты составляют.

Он недовольно смотрит на розы. У него нос «уточкой» – сломан был, что ли? Этот грубый лобастый мужик явно не в настроении, но разве она тому причиной, хотя… не стать бы вдруг каналом какой-нибудь агрессии, случайной куклой для битья. Спокойнее, спокойнее надо.

– Ты про них все знаешь, да?

– Не все, но что-то знаю.

– Расскажи че нить.

Ой, блин, страшно… Ее предупреждали в кадровом агентстве: хозяева и гости этого дома – люди сложные. «Охранный, кхм, так сказать, бизнес… – Менеджер агентства, многозначительно глядя Лене в глаза, кивал ей, – обстановка конфиденциальности…» Лена смотрела на него как загипнотизированный змеей кролик и тоже кивнула. Ситуация прояснилась, когда она увидела поближе местных обитателей – хозяина того же, урода, бандитские рожи его сопровождающих-оруженосцев (видимо, охранников), и гостей: сразу стало ясно, что лучше к ним и не подходить, и не приближаться. И лучше всегда помалкивать. Еще более далеко идущие выводы она сделала, однажды увидев у двоих страшенных мужиков, стоявших возле черной большой машины, припаркованной на заднем дворе дома-дворца – оружие, автоматы, а в теленовостях что-то было про нападение на какого-то предпринимателя и перестрелку где-то на окраине города. Жуть…

Но если спрашивают – куда деваться? не молчать же. Хозяевам жизни как-то не принято отказывать. А что ему рассказать-то… А, да, – розы.

– Тут… розы… вот, видите… миниатюрные. Хорошо для оранжерей. И для букетов. Они… эээ… стойкие, в смысле – не болеют, и света им не так уж много нужно, как… как… как остальным видам роз. И обрезку хорошо переносят, потому что тут… как сказать – их и обрезать надо сильно, для формирования бутонов, и зеленую массу оставлять – это им тоже нужно, для… неважно. И их специально выводили для теплиц, эти сорта. Но они и в саду будут хорошо расти. Если ухаживать нормально.

У него такой вид – не понять, слушает он или думает о чем-то своем. Смотрит на розы.

– В Сибири розы не растут.

Она и не рассчитывала, что он вступит в диалог. Ей надо что-то сказать? Что?

– А… вы… где, то есть откуда… из Сибири?

– Иркутск.

Она там не была никогда и вряд ли туда поедет. Деньги ей нужны на другое. Много денег. Если, конечно, удастся подзаработать как следует здесь, у хозяина этого роскошного огромного дома на тридцать комнат, от которого постоянно пахнет водкой (от хозяина, не от дома же!), с огромной же оранжереей из двух отсеков, с полутемным тамбуром – переходом между ними; и с гаражом на десять машин, и с садом чуть на не гектар, и с открытым бассейном с подогревом (открытый бассейн! здесь! на севере!), и с прудом с зеркальными карпами и парой лебедей, и с парой пони в загончике, и с огромным тиром-стрельбищем на заднем дворе… Если удастся заработать, если дадут, и не выгонят. Надо, чтоб не выгнали – деньги здесь ей платят опупенные. По сравнению с тем, что бы она заработала в научном институте по своему профилю. Или в магазине. Пока – платят. Ясно же, что оранжерея – это случайная придурь хозяина; розы с папоротниками вместе – это же смешно… Иркутск. Это далеко. И что он делает здесь, в культурной столице? Спросить – страшно. Это для нее – вежливое продолжение беседы, а для него, скорее, – праздное любопытство, не получить бы в лоб, лучше промолчать – быстрее отвяжется. Да и работать надо – работы до фига, папоротники и розы плохо уживаются в одной оранжерее, одним – влажность и тень, другим – солнце и жара, и влажность. Но желание хозяина – закон.

Какой у него парфюм? Очень приятный аромат. Сразу понятно, что очень дорогой, редкий. И сразу ясно, что мужской. Брутальный.

А он – симпатичный? Большие черные глаза…

Гость хозяина переводит свои большие черные глаза на нее, смотрит внимательно ей в лицо, потом меряет всю ее взглядом, с головы до ног, уверенным, придирчиво-мужским. Смотрит на ее худенькие ноги, обтянутые тонкими черными лосинами и криво улыбается. Девчонке кровь бросается в лицо, ее словно поймали на месте преступления, ей становится вдруг очень душно в жаре оранжереи, она сглатывает комок в горле, опускает голову и слышит его хмыканье. Он поворачивается уходить: песок чуть скрипит под его ногами, она смотрит на них: она такого никогда не видела, это слишком, слишком дорогая обувь; черная тонкая кожа туфель натянута на колодке идеально, до зеркальной гладкости; точеный каблук – произведение искусства.

– Красивые… цветочки.

Она, не поднимая головы, кивает и шепчет: «спасибо» и все смотрит на его туфли, удаляющиеся по песку оранжерейной дорожки. Шаги, тихий аккуратный скрип. Лена украдкой смотрит: какой он, этот мужик – широкоплечий, коренастый, круглоголовый, крутая мощная шея, и он чуть раскачивается при ходьбе на крепких ногах. Про таких говорят: «от всего облика веет силой».

Как его зовут? Сколько ему лет? Лет сорок где-то.

Вздохнув, она опускается коленями перед кустом розы Cinderella на кусок мягкого пластика, берет садовую лопаточку; в этот момент дверь первого тамбура оранжереи, ведущая из дома-дворца, хлопает – и сюда врывается хозяин дома-дворца, Константин, блин, Сергеевич, – лопоухий, курносый, блекло-желтые глаза вытаращены, – и выпаливает, запыхавшись: