Кирилл Куталов - Запрещенные фрукты. Травелоги и рассказы

Возле офисов, кафе и закусочных дежурят охранники, по двое – мужчина и женщина. Высокий рост и худобу женщин-охранников подчеркивают берцы, закатанные выше локтей рукава хб, черные металлоискатели на поясе. Они выглядят собранно, как готовые воевать солдаты; охранники-мужчины расслаблены и чаще просто сидят на высоких стульях у стены.

Цены в кафе и рыбных ресторанах мало отличаются от московских, Uber дешевле, общественный транспорт – крошечные маршрутки и яркие, как африканские платья, набитые под завязку автобусы. Вход в жирафий питомник, который расположен в центре города – 10 долларов, но мы бессовестно пользуемся усталостью женщины-воина на входе и проходим бесплатно.

Дорога от питомника в город идет мимо вилл, мимо кармелитской обители, мимо пустоши, посреди которой стоит знак «This land is NOT for sale», мимо ограды из гофрированного железа, в ограде вырублено окно и висит табличка hard steel work, снова мимо вилл, мимо ранчо с высоким каменным забором, стрельчатыми воротами и ровной гравиевой дорожкой, уходящей в цветущий сад, мимо низкой и круглой церкви, возле которой припаркован белый автобус с надписью по всему борту: «Glory to God». Потом поворот на шоссе, радио рассказывает о многочасовой пробке между Найроби и Накуру, нас обгоняют мототакси – на головах пилотов яркие желтые шлемы, пассажиров защищают кепки, бейсболки и вязаные раста-шапочки. Слева в низине, в просвете улиц, как ржавое, серое, желтое марево – трущобы Киберы, откуда нет выхода.

У меня жесткая адаптация, краски слишком яркие, воздух слишком горячий, вечером помогает бокал южноафриканского красного, я думаю, что виной всему – противомалярийные таблетки. Они розовые, как конфеты, и немного горчат.

Завтра мы поедем к океану.

Здесь все устроено примерно так: ты решаешь выпить кофе в кафе, которое рекомендуют все путеводители (оно находится в том же здании, что и штаб-квартира Uber), смотришь по гугл-мэпс: полтора километра, восемнадцать минут пешком. Идешь сперва по обычной улице без тротуаров, на дне канавы вдоль обочины течет блестящая вода, потом сворачиваешь на площадь, где пробираешься сквозь строй таксистов и попрошаек, и выходишь на шоссе, по которому нужно пройти метров восемьсот. У шоссе вообще нет обочин, оно спускается круто вниз, ты идешь, отодвигая руками ветви цветущих ярко-красными цветами кустов, перешагиваешь через кучи мусора, мимо тебя громыхают грузовики и автобусы, тойоты непонятных моделей и допотопные лэндроверы, каждый из них может убить тебя на месте, потом переходишь шоссе и еще метров двести идешь по лесной тропинке, после чего оказываешься у раздвижных ворот, за которыми – насквозь кондиционированное стеклянно-металлическое здание с военизированной охраной. После быстрого личного досмотра оказываешься внутри, пара минут – и высокий кениец в кожаном фартуке заваривает кемекс прямо у тебя на столе. Играет тихая музыка, за соседним столиком сидит белый парень в голубых шортах и розовой футболке, кроме него в помещении несколько китайцев и одна женщина в никабе и золотых браслетах. Из кафе выходить не хочется, ты смотришь в окно на новостройки напротив, над ними кружат крупные птицы с голыми шеями. Автоматчики у ворот смеются и толкают друг друга в бока.

В гостиницу ты возвращаешься на убере – полтора километра.

В мертвый час – половину третьего – едем на поезде в Момбасу. Поезд отходит от нового терминала, это будущее транспортной архитектуры, инсталляция из двух гигантских металлических параллелограммов, положенных один на другой посреди пейзажа из Mad Max: пустыня, контейнеры, заборы с колючей проволокой, бараки за заборами. Перед входом – длинный армейский тент, знак No photo, внутри тента – низкий пандус, на него нужно поставить сумки и отойти на два шага. Вдоль сумок проходят солдаты с собаками, сперва с пожилым спаниелем, бело-черным, в грязных ржавых пятнах, потом с палевым лабрадором. «Pick up your luggage» – кричит высокая женщина с автоматом, когда досмотр закончен.

Терминал, из которого два раза в день отправляется экспресс Найроби – Момбаса, обслуживают китайцы: внутри ходит китайский Санта и раздает детям конфеты. В вагоне первого класса – кенийский шик. Платья, прически, ногти: стая зебр за окном, еще практически в черте города, не так привлекает внимание, как высшее общество Найроби, отправляющееся на курорт. По вагонам несколько раз проходят двое военных с АК-47, один из них несет автомат за рукоятку, стволом вниз.

Вдоль дороги, как коровы где-нибудь в Башкирии, ходят красные слоны, покрытые пылью однотонные жирафы, я вижу стаю крупных зеленых обезьян, множество зебр и один раз в кустах – мощный рыжий зад с черной кисточкой хвоста. Железнодорожное сафари.

В Момбасу приезжаем в половину восьмого, уже стемнело. Здесь такой же хайтек-терминал, никаких магазинов и даже банкоматов, только зал ожидания, тент у входа, автоматчики и китайцы на платформе. В ста метрах – площадь, куда приезжают такси и автобусы. Мы ждем водителя, он едет за нами из Малинди, это в паре сотен километров к северу, в сторону Сомали. На площади только черные люди, от этого ночь кажется еще темнее, эффект московского ноября.

Через полчаса звоним водителю: он застрял в пробке и ему нужно еще полчаса. Площадь пустеет, в конце кроме нас на ней остается семья: отец, мать и четверо детей, один на коляске, они тоже едут в Малинди, и их водитель тоже опаздывает. Я думаю: вот он, бэд трип – ночь, Момбаса, вокзал, севший телефон, шансов выбраться – ноль. Потом приезжает водитель и я понимаю, что бэд-трип даже не начался.

Мы едем через трущобы Момбасы. Везде, даже там, где нет света, полно людей, люди пьют, ходят поперек дороги, перекрикиваются, жестикулируют, дерутся, ебутся (из машины не видно), ссут в кустах. Пахнет жареным мясом, мочой, потом, сексом, этот запах разъедает что-то в сознании, как наркотик: от возможности исчезнуть навсегда меня отделяет только дверь старого ниссана, который медленно пробирается вдоль разбитой дороги (дороги?) между черных тел, трущобы кажутся бесконечными, в темноте видно только одежду и глаза.

В каждой деревне, которую мы проезжаем, на каждой стоянке дальнобойщиков – одно и то же, одна огромная африканская вечеринка, кенийское рождество, праздник дикой ночной жизни: возле железнодорожной фуры с надписью Café лежит, поджав ноги к груди, голый человек, он похож на старую покрышку от маршрутки.

Между деревнями водитель топит под 90, обгоняя грузовики, тук-туки и мопеды по встречке. Ниссан подлетает на огромных, как слоны, лежачих полицейских, каждый раз, когда мы расходимся в паре сантиметров с несколькими тоннами очередного ржавого железа, я думаю: я ведь мог бы оказаться в Венеции, Риме, даже в Копенгагене, учитывая сколько я отдал за сафари, почему со мной сейчас происходит именно это?