Кирилл Куталов - Запрещенные фрукты. Травелоги и рассказы

– You look like a Muhammed, – один из них, в отливающей золотом рубашке, высокий, худой, подошел ко мне. – Are you converted?

Я ответил, как всегда, что нет, что это просто шапка. Из мечети доносился голос муллы. Это был не призыв к молитве, а проповедь, ее транслировали наружу, на улицу. Мимо прошли две женщины в никабах, как с рекламы на стене. Дома здесь были двух- и трехэтажные, с резными балконами и плоскими крышами, как в Ракке или Мосуле до того, как авиация стерла их с лица Земли. Парень в золотистой рубашке забегал то справа, то слева.

– I have a shop next street, you can come, I have very interesting things, – я уже чувствовал себя одной из этих интересных вещей в подвале дома в мусульманском квартале. Зашел в первую попавшуюся дверь – магазин яркого индийского и африканского тряпья – постоял там минут пять, вышел. Стало хуже: за спиной парня в золотой рубашке стояли трое в джелабах и с бородами, просто стояли и смотрели на меня, как бы увидев во мне мунафика, в muslim hat, с бородой, в татуировках и шортах, аузубиллах.

– I am from Somalia, – продолжал парень в рубашке. Солнце палило, я почти терял сознание на улице захваченной ИГИЛом 1 1 ИГИЛ – организация, запрещенная в РФ Ракки. Рядом остановился тук-тук.

– На рынок! – крикнул я, прыгая внутрь. Парень с дредами, с запястьями в бисерных браслетах, в зеленой футболке adidas, как у Боба Марли, газанул, и через несколько минут мы оказались в третьей части города – на огромном рынке. Здесь текли соком забродившие фрукты, вдоль разбитых дорог стояли пластиковые чаны с отбросами, женщины в диковинной расцветки платках несли за лапы еще живых кур – мелких африканских кур с бурым оперением – а проезжую часть делили с тук-туками деревянные телеги, запряженные худыми черными людьми, у людей были изможденные и отчаянные лица. Рынок располагался как будто в яме, под ногами было мягко от пыли и десятков слоев мусора, кусков картона, сгнивших листьев, картофельной шелухи. Здесь никому не было никакого дела до моей шапочки и вероисповедания, третья часть города Малинди, черная, горячая и шумная, была его желудком. Мы купили здесь несколько манго по 20 шиллингов и ананас за сотню, еще двадцатку стоил черный вискозный пакет. Всего 120, если переводить в рубли.

На следующий день я обзавелся шляпой для сафари: не люблю хаки, поэтому выбрал розовую. Завтра мы уезжаем из Малинди и отправляемся в саванну.

– Почему вода в реке такого цвета? Это из-за песка?

Мы идем вдоль реки Мара в сопровождении рейнджера – невысокого наголо бритого парня в берцах и камуфляже, куртка и штаны ему велики, отчего он похож на какого-нибудь рэпера и даже лицом напоминает Оксимирона, только черного. На плече у него висит винтовка, очень старая, с медными заклепками на цевье, с отполированным до блеска затвором. Когда мы останавливаемся, он опирается на винтовку, как масаи на свои палки.

– Это из-за бегемотов. Они гадят в воду, и их здесь очень много. Мы сейчас увидим.

Выше по течению, под мостом, в запруде, за поваленным деревом крокодил доедал зебру. Из темно-бурой воды вылезала треугольная пасть с полосатым, как коврик из ИКЕИ, шматом в зубах, раскрывалась, схлопывалась, снова тащила коврик в бурую жижу. Мы шли вдоль высокого берега реки по узкой тропинке, раздвигая ветки и перешагивая через кучи бегемотьего дерьма. Было пасмурно, сверху капало.

За два часа до этого наш вэн прыгал по буеракам на территории Масаи Мара – мы выслеживали льва. Гид кричал что-то на суахили по рации другим гидам, искал переправу через размытые вчерашним ливнем канавы и колеи – это была настоящая охота, несколько машин час или полтора гоняли по саванне, пока, наконец, мы их не нашли. Две львицы, сытые и спокойные, лежали на небольшом, поросшем самой обычной травой – как в Подмосковье – холме и не обращали на нас никакого внимания. Мы стояли метрах в пяти и слышали свое дыхание.

Выходим на берег. Река здесь делает изгиб, становится шире. Внизу под нами несколько десятков бегемотов. Они издают звуки, будто это не животные, а гигантский паровой механизм: по очереди поднимают из воды головы, шумно выдыхают, как стравливают пар, отряхивают воду с ушей, погружаются обратно. Иногда один из них ревет, а другой начинает хохотать.

– По ночам они выходят пастись на берег. Видели дерьмо на тропинке? Это они метят территорию.

Мы на границе Кении и Танзании, граница отмечена треугольным камнем с буквами «Т» и «К», выведенными чем-то черным, возможно посто углем. На обратном пути к нам в вэн подсаживается другой рейнджер, совсем молодой парень, тоже с ружьем и в камуфляже, он просит добросить до лагеря, потому что у рейнджеров всего одна машина и сейчас она где-то в саванне. Ему 20 лет и он масай. Мы спрашиваем, слышал ли он про вчерашний случай в деревне, про застреленного масая. Он не слышал, мы рассказываем.

– Наверное, его застрелили, потому что у него было оружие. Если бы на меня пошел человек с оружием в руках, я бы тоже его убил, пока он не убил меня.

Нам повезло на сафари: мы видели двух гепардов, которые обедали кем-то небольшим, вроде зайца, и двух леопардов. Леопарды сидели на дереве и отрывали куски от газели импала (звучит как марка автомобиля). Газель они затащили туда же, на дерево.

Спрашиваем у рейнджера, почему он выбрал эту работу. Он говорит, что любит оружие и животных. Мы расстаемся с ним на перекрестке – это место, где грунтовку пересекает тропа, перекресток обозначен двумя деревянными шестами, на каждом из шестов – череп какого-то травоядного животного, пищи для львов и леопардов. Черепа и кости разбросаны по всей саванне: рядом с местом, где мы остановились на ланч, лежит кусок чьего-то позвоночника.

В полукилометре от перекрестка снова останавливаемся: справа от нас в сторону Серенгети идет стадо слонов. Хорошо слышно, как они рвут хоботами траву. Солнце садится, над саванной дымка, вдали видны холмы Танзании.

Я еще дважды сталкивался с масаями. Один раз на обратном пути, когда мы остановились справить нужду – я не успел штаны застегнуть, а со стороны пустого пастбища бежали дети, я не понял, откуда они взялись, как будто прятались за кустами и в земле, они бежали просить еду и деньги. Второй раз – в деревне масаев (туристический аттракцион, вход – 30 долларов с человека), где подозрительно хорошо говоривший по-английски вождь рассказывал, как масаи строят дома из коровьего навоза и палок и добывают огонь трением. Я спросил его, сколько всего масаев живет в Кении.

– Около восьмисот тысяч человек.

– У вас есть представительство в парламенте или правительстве?

– Нам это не нужно, мы не признаем государство.

– А если государство, которое вы не признаете, придет и отберет у вас землю?