Кирилл Куталов - Запрещенные фрукты. Травелоги и рассказы

Неподалеку от дамы за маленьким столиком пьет в одиночестве свой апероль полный круглый мужчина в очках – я вижу его в Малинди каждый день, он как будто специально ходит из одного кафе в другое, потому что ему необходимо быть в курсе всего, что здесь происходит. Кто с кем спит, кто кому должен, кто чем болеет. Когда в Малинди произойдет загадочное убийство, или серия загадочных убийств, а дама в драгоценностях станет одной из жертв, он сделает состояние, продав информацию заинтересованным людям. Многие в Риме, Венеции и на Сицилии надолго потеряют покой.

Сбоку от него – большой стол, за которым встречает Новый год итальянская семья. Здесь есть и женщина в золотом платье, и мужчина в белом льняном костюме, и несколько детей. Они сидят замкнутым кругом, отгородившись спинами от остального мира, к ним пару раз подходит хозяйка: это просто туристы, богатые друзья, дрогие гости, источник дохода.

За самым дальним столом сидит несколько женщин за 50 лет. Заслуженная психоделическая гвардия: я вижу одну итальянку в сари, одну – в ярком африканском платье, потом из-за их стола поднимается высокая, под два метра, кенийка, на ней невообразимое атласное платье, открывающее руки, спину и ноги, у нее крупный нос, длинные руки, она похожа на транса. Она подходит к двум молодым итальянкам богемного вида: выбритые затылки, татуировки, платья-мешки – у нее низкий прокуренный голос бывшей модели, главного редактора модного журнала или владелицы публичного дома, потому что в Малинди нет модных журналов.

Такой же высокий и такой же непостижимо худой пожилой араб с выправкой бывшего военного в сопровождени двух глумливых толстяков, каждый из которых напоминает московского милицейского полковника на отдыхе, садится за стол напротив моего. Хозяйка подходит к нему не менее пяти раз, это очень важный человек, он смотрит на людей с таким выражением, как будто сейчас оскалит зубы или засмеется, скорее всего, у него частично парализовано лицо, вероятно, в результате ранения, мы называем его про себя «Анубис». Когда сомалийский Аль-Шабаб наберется сил и устроит на побережье резню, Анубис поможет сесть на военный самолет в Танзанию, если, конечно, не сбежит первым.

На веранде остается один столик, позади того, за которым сидит со своими нукерами Анубис – самый укромный, в тени цветочной ограды. За него садится пара, похожая на постаревших героев из «Выживут только любовники». Она необычно худая, у нее высохшая, как будто мумифицированная рука, огромная копна густых волос, цвет которых я не могу разобрать в темноте, они то ли рыжие, то ли совсем седые, у нее изможденное лицо, молодой голос и походка модели на подиуме, на ней сербряное платье и открытые туфли на высокой платформе. Он в темной рубашке и темных брюках, на голове у него кепка, надвинутая на глаза, так, что я не вижу его лица, его кожа даже белее, чем моя, хотя это сложно. Он фотографирует ее, когда она играет со своими волосами, он снимает ее на видео, когда за несколько минут до наступления Нового года она танцует с хозяйкой на площадке у входа. В пять минут первого они собираются и стремительно уходят, я не вижу, куда, они как будто растворяются в кенийской ночи.

Первого января, за два часа до заката мы идем по пляжу в дальнее кафе. Обычно безлюдный – за исключением бич-боев, редких бегунов и семейств с детьми – пляж полон людьми. Как будто весь Малинди пришел к океану в первый день Нового года. Прилив, ветер и волны, вода поднялась, и есть места, где посуху не пройти. Женщины поднимают подолы ярких платьев, мусульманки подбирают никабы, под ними они в черных лосинах, не уверен, что уместно на них смотреть и тем более о них упоминать. Мы идем в плотной толпе праздничных кенийцев, разглядываем наряды, невероятные цвета, галлюциногенные узоры: платья, платки, футболки, рубашки, слинги, в которых матери несут младенцев. Огромное количество детей, они играют на песке и в море – и их головы похожи на черный перец, рассыпанный по смятой скатерти – они рассматривают нас, мы рассматриваем их, ветер, волны, предзакатный свет.

В кафе выпиваю первый кофе в этом году, с видом на пальмы, белый песок и рыжий кайт в отдалении. Сбоку, чуть правее, играют в футбол: белый мяч иногда подлетает так высоко, что оказывается на одном уровне с луной, она сегодня почти полная и сама очень похожа на мяч.

У прибрежного города Малинди есть три части. Я бы назвал их тремя лицами, но лицо из них только одно, две других части – это, скорее, сердце и желудок.

Лицом Малинди повернут к морю и туристам. Это две дороги, Сильверсэндс и Казуарино. Я живу на Сильверсэндс. Здесь все просто: едешь прямо и попадаешь в центр. Там рестораны, бары, почта, банки и казино. Гуляют белые люди, стоят масаи в клетчатых повязках и сандалиях из покрышек, ходят огромные мужики с толстыми пачками денег – менялы – сидит в белом итальянском кафе кенийская принцесса, на ней прозрачное персиковое платье, тугой цветастый платок вокруг головы, на коленях у нее стоит сумочка Louis Vuitton, а вокруг бегает мальчик с черной кожей и европеоидными чертами лица.

Манго в этой части города стоит 60 шиллингов. Здесь безопасно – если не подходить близко к трем как из клана Сопрано дядькам в том же кафе, и много охраны. Под навесом из грязных картонок сидит дед, он вырезает из деревянных чурок традиционные маски масаев, другой дед несет ему через дорогу еще немного чурок, там как раз опилили огромный ясень.

Другая часть Малинди отмечена на гугл-мэпс бежевым цветом, это историческое сердце города. Мы оказались там незадолго до мертвого часа. Свернули с Сильверсэндс, миновали полицейский участок за забором из бетонных плит – в двухэтажном доме из ноздреватого бетона черные забранные решетками окна почему-то были дополнительно закрыты кусками фанеры. Прошли по обычной африканской улице с припаркованными на тротуаре фурами, тук-туками, мопедами, с лавками, где оседает треш из всего остального мира – в известном смысле Африка это конечная, сюда доезжает не всякий состав, iPhone X здесь не купишь – потом свернули налево и оказались в другом мире. Во-первых, стало чище. Во-вторых, тише. В-третьих, здесь почти не было женщин, только у ограды сидели две кенийки и продавали несколько манго (по 40 шиллингов). На белой стене чернела надпись тонким маркером, первые два слова были на незнакомом мне языке, а третье – munafiq – означало «вероотступник». Вероятно, первые два обозначали смерть и позор. Вряд ли только позор. На другой стене – изображение женской головы в никабе и по трафарету выведенные слова Attractive girl fashion, телефон, мейл. Мечеть, еще одна мечеть, между домами вдали – еще одна мечеть. Мужчины в джелабах оборачивались мне вслед, парни на углу смеялись и показывали пальцем на мою тюбетейку.