Инесса Индиго - Ангел Маргариты

Наверно я муравьёв под собой загубила, падая в траву? Или открыла запрещённый законом челлендж, вроде колумбайна? Помню одно, в записке для ажурной редакции просила принять к расследованию факт опосредованного доведения до самоубийства. Ещё видео, где немного вид из окна и текстовые эмоции с обвинениями в адрес чинов-покровителей секты Сергеевых – всё, что я успела удалить вместе с аккаунтом в соцсети десять минут назад, перед с ответом Дермакову.

Мысли бешено бились о треснувшую оболочку – сейчас мне придётся отвечать за несостоявшуюся смерть, к которой меня подвели, вместо того, чтобы начать проверку в сектантской среде Питера с адресами и лицами, а также покровительствующими им спецслужбами, как это непременно случается в Европе или США после резонансного привлечения внимания прессы!

– Вы точно из самого Следственного Комитета? – спросила я, собравшись, – Именно так? Вчера просто из участка обещали зайти и бросили это дело в связи с несчастным случаем из-за открытого окна…

– Да, мы из комитета. Какой ещё несчастный случай, гражданка Милентьева?! Акции свои в сети, как объясните? Не отпирайтесь, на видео именно вы и ваш айпи-адрес определяется!

– Я, и что, – хмыкнула я, не зная на кого из двух смотреть, «офицеры» окружили мою кровать и решили, как обычно, применять перекрёстный допрос для запугивания, – Ничего запрещённого я там не сделала, никого не призывала повторять. И всё уже удалено…

– Ерунда, на сервере осталось. Сейчас будем оформлять. – блокировал светлый, почти безликий и более затравленный из двоих, которого мой встроенный природой «рентген» художника-портретиста определил, как парня из неблагополучной среды, перевоспитанного по спартанским методикам одного известного городу сообщества.

Страх, как рукой сняло. Эта отгадка возмутила до глубины души, ведь я и его шефов обвиняла в нашей с мамой гибели. Их люди прикрывали безнаказанную расправу надо мной и развал дела год назад, а потом такая же серая бесчеловечная физиономия, представившаяся инспектором Следственного Комитета России Сергеевым, нагло завернула меня в Москве с заявлением. Этот последний облом был ровно за два месяца до скоропостижной смерти мамы в доме ветеранов внешней разведки, что дырявился насквозь и сотрясался от бойни перфораторами дальше.

– Круто получается! – невесело улыбнулась я, рассуждая вслух, – Выходит, когда человек, на которого было совершено заказное нападение обращается лично к вам в главк за защитой, вы не реагируете. Напомнить? Я все структуры обошла и в Администрации Президента была! Настоящее преступление в публичном месте, видео избиения меня с угрозой убийства было залито в интернет. Следкомом отказано, а тут нет вообще состава… Как так! Вас кто прислал?!

– Успокойтесь! Никто пока вас не обвиняет. – переменился более нейтральный брюнет и жестом оставив безликого, вывел меня, пока я не договорилась до лишнего, из палаты в больничный коридор, – Это формальность, по сигналу Скорой и полиции должны были проверить обстоятельства. Тут ещё ваша подростковая дурь в интернете. Вот бланк, пиши здесь и здесь, коротко свои показания. Как там с окном, с котом дело было… Здесь подписывай, потом разберёмся. Больше так не делай! Поправляйся!

Словно обухом пришибленная я вернулась в палату через десять минут. Весёлая сестра-хозяйка, полная, с румянцем и белыми кудряшками, уже раздала бутерброды с сыром и чай. Я присела на край кровати и устремила взгляд в небесную даль, пережёвывая привычное горько-гнилое чувство предательства, когда тебя снова сдают с потрохами, когда виновные судят жертв. Кусок в горло не лез. Боже, зачем же я осталась?

Как же я была благодарна Кире, которая мудро не приставала с расспросами, хотя хмурое удивление так и отразилось на лице. И недоверие, конечно. Чужим, всем кроме безразличных оглушённых старух, было и со стороны теперь ясно, что правды я не сказала, но трагичный надлом, измотанность и отчаяние отпечаталось на лице и через мою наносную маску. Людям таких ситуаций, как правило не понять, пока сами в них не окажутся. Когда преступная долбёжка и правовая анархия подводит к черте, толкает из бессмысленной жизни в обрыв, ты принимаешь смерть, как спасение, но слышишь за спиной ликование фактических убийц. Они ставили именно на такой исход, ни один год добивались, как маньяки, решившие сэкономить на патронах или обмануть Бога, не пачкать карму. Тогда хочется, чтобы за целенаправленное умерщвление маньяки ответили, чтобы осталась после жертвы правда, не перекрытая их лживым оправданием. Но в моём избранном способе, не затрагивающим интересы и безопасность посторонних людей, предвиденным загодя, никто не рассчитывал на воскрешение.

– Ты всё-таки поешь, слишком худая… – отвлекла меня Кира, все три дня щедро подкармливавшая меня своими сытными вкусностями и я также старалась делиться в ответ.

– Да, надо бы, может последняя трапеза и к обеду меня загребут.

– Не шути так.

– Надо бы продумать ходы отступления. – продолжала иронизировать я.

– И не пытайся, выход там же, где и вход, – притворяясь, пригрозила моя соседка, – И охрана бдительная.

– В седьмой палате? – неожиданно в лоб спросила я, имея в виду примыкающую к ординаторской палату с кучей мужиков, не показывавшихся, пивших пивко, галдевших за просмотром ноутбука и за полночь. Кира с наносным безразличием пожала плечами, поедая бутер и кашу. Суровые продуманные глаза эти и ладони так многое скрывали, что я рефлекторно вспомнила её тревожную прогулку в четыре часа утра. Интуитивно мне показалось, что это из-за моей мамы, оставленной в ледяном опасном одиночестве той же районной больницы где-то неподалёку. Из-за нездоровой обстановки в местном морге. Впрочем, в буквальном смысле она там всегда была такой, но зацикленный Том-гном… Слёзы подступили и я, сделав глоток чая, и захотела вдруг поделиться:

– Моя мама, Маргарита, такая была красивая! Останется такой всегда. Я же художник. с детства рисовала её, а в восемнадцать написала большой портрет маслом. Можно я покажу тебе, Кира?

– Хм, конечно, что за вопросы… – с искренней и простой человеческой поддержкой отреагировала она, отстранив кружку с чаем. Я выудила из сумки смартфон, который безликая часть «следственного комитета» на первых порах пригрозила изъять в качестве вещдока. Быстренько выискала фотопапки со своим творчеством и лучшими фотографиями мамы. С трудом верилось в такую уникальную силу воли и духа, чтобы за год до смерти уже на крайней стадии болезни и затравленности выглядеть так красиво. Кира сдержанно восхитилась:

– Такая молодая! И да… Красивая. Ну вообще, вы похожи.

– Спасибо… Но нет, мама намного красивее. Была… Я тёмненькая, а мама всегда была, как ангел… Ты знаешь, – искусственно усмехнувшись, чтобы запереть на затвор нахлынувшие слёзы, вспомнила я с улыбкой, – Она перед первыми родами каким-то чудом сбежала из родильного отделения вот такой же больницы, как из запутанного квеста, чтобы не лежать в коридоре вместе с уголовницей, прикованной к ментовке-охраннице. Это у нас семейный эпик просто, хочешь расскажу?