Лана Ладынина - Блудный Сын

– Рембрандт, ты мог бы изобразить меня не такой неуклюжей. Зачем ты нарисовал меня, упавшей на лед?

Подъехали мальчики и мастер усадил их сделать несколько набросков с натуры, которые он собирался посмотреть и подправить по приезду домой.

Рембрандт заканчивал маленькую картину, изображавшую художника и его творение, смотрящих друг на друга или, точнее сказать, творение и художника – мольберт с холстом показан на первом плане и «спиной» к зрителю, художник – в отдалении. Лицо художника Рембрандт написал контурно, неопределённо, черты лица едва различимы. Голые стены, столик с принадлежностями, художник во время работы с кистями в руках и мольберт. Больше ничего. Картина была лишена обычной яркости красок, Рембрандт выбрал тусклые, даже грязноватые цвета. Художник и его Ремесло. Художник и его Творение, ведущие молчаливый диалог. Взаимоотношения со своими работами, будь то портреты или исторические картины – самое важное в его жизни. Они и есть его жизнь.

Геррит Доу, одетый в рабочий халат и широкополую шляпу, с кистями в руках, позировал своему мастеру, Исаак готовил краски. Геррит, считавший себя по части изготовления красок знатоком, не имеющим равных, не уставал давать Исааку указание за указанием, вертясь во все стороны.

– Геррит, не вертись, не отвлекайся. Ты не даешь мне закончить работу. Исаак сделает всё так, как я ему сказал.

Раздался стук в двери. Исаак, сию же минуту воспользовавшись неожиданно возникшкй передышкой, бросился открывать. Вошёл сияющий мужчина средних лет в камзоле, не старомодном, но и не по последней моде. В руках он держал зимний плащ добротной тёплой ткани, не подоткнутый, однако, мехом.

– Добрый день, – всё так же любезно улыбаясь, слегка поклонился господин, – если я правильно разыскал мастерскую, то передо мной, должно быть, господин ван Рейн или господин Ливенс.

– Рембрандт ван Рейн, – художник встал с деревянного табурета, – это мои ученики: Геррит Доу и Исаак де Йодервиль. Если вам нужен Ян Ливенс, то должен вас огорчить – он сейчас в отъезде. Но скоро вернётся. Он уехал в Гаагу выполнять заказ.

– Не заказ ли господина Константина Хейгенса, секретаря штатгальтера?

Рембранд удивлённо уставился на незнакомца.

– Прошу вас, не удивляйтесь моей осведомлённости. Но позвольте представиться. Меня зовут Хендрик ван Эйленбюрх, – просияв ешё более любезной улыбкой, он снова отвесил лёгкий поклон, – я торговец картинами, у меня галерея и лавка в Амстердаме. Моя профессия и объясняет осведомлённость, хотя относительно заказа для господина Секретаря – это всего лишь предположение, так как господин Ливенс находится в Гааге. В Амстердаме давно муссируются разговоры о вашем знаменательном дуэте. Знают там и о визите к вам господина Константина Хейгенса, о его восхищённых отзывах. В Амстердам вести доходят быстро.

Геррит и Исаак, открыв от любопытства рты и забыв их закрыть, наблюдали за диалогом, переводя взгляды с Рембрандта на незнакомца и обратно. Геррит забыл положить кисти на надлежащее им, по его мнению, место, как обычно сделал бы, он бросил их на рядом стоящий стол. Хендрик ван Эйленбюрх пригладил волосы, быстро оглядел мастерскую и, всё так же сияя, любезно продолжил:

– Я решил разыскать вас, что было несложно. Мне знаком Лейден, время от времени я бываю здесь по делам и навещаю дальних родственников. Не покажете ли вы мне картины ваши и господина Ливенса. Меня также интересуют и гравюры.

Рембрандт кивнул. Он так и стоял перед картиной с кистями в руках, слушая говорливого амстердамца. Хендрик ван Эйленбюрх прошёл к Рембрандту и взглянул на картину:

– Это ваша мастерская?

– Не только моя, это обобщенная мастерская, хотя писал я её со своей.

– Примечательная работа, как и ваше с Ливенсом сообщество. Мольберт крупным планом, а художник – мелким. Обычно всё наоборот. Прекрасная аллегория ремесла художника. Это заказ или на продажу?

– Картина ещё не закончена, но когда закончу, она пойдет на продажу.

– Я куплю эту картину, когда вы её закончите. Думаю, её можно недурно продать.

Вы разрешите мне навещать вашу мастерскую во время моих визитов в Лейден?

– Конечно, господин ван Эйленбюрх, навещайте когда вам будет угодно.

Хендрик ван Эйленбюрх приобрёл несколько небольших картин и эстампы, но совершал покупки с заметной, хотя и скрываемой, нерешительностью. Рембрандт понимал чем вызваны колебания. Несмотря на то, что о них уже знали и говорили в Амстердаме, ван Эйленбюрх ставил на новые, молодые имена и думал: а не прогадал ли он? Он рисковал и мог потерять.

Что до торговца, то он полагался на одно обстоятельство – чутьё. Хендрик ван Эйленбюрх занимался торговлей картинами и эстампами уже несколько лет и этим занятием обеспечивал своей семье неплохой доход и достойное проживание, но большим богатством похвастаться не мог. Он начал собственное дело с нуля, сделав несколько займов и ему всё ещё иногда приходилось занимать. Его уже хорошо знали в амстердамских кругах торговцев произведениями искусства и живописи, художников и их агентов, но его художественная лавка и галерея были не из самых больших в Амстердаме. За несколько лет ведения дела Хендрик ван Эйленбюрх, общительный и любезный по натуре, отлично разбирающийся в живописи, – сам когда-то ей учился – набил руку в торговле предметами искусства. Он внимательно следил за изменениями вкусов и моды. Сейчас он видел перед собой приличные картины, в основном в духе модного Ластмана или ещё более популярных утрехтцев, их вполне можно продавать. Для портретов, изображений святых и апостолов также можно найти покупателей- коллекционеров, хотя и не так быстро как для «утрехтских» картин. Эстампы со сценками из низкой, грубой жизни тоже кстати – такие сценки пользовались в данный момент большим спросом и быстро раскупались. Хендрик ван Эйленбюрх вверялся чутью; перекрывая сомнения и нерешительность, внутренний голос внушал ему, что этих двух молодых художников ждет большой успех.

Ян вернулся из Гааги и с упоением рассказывал о жизни при дворе штатгальтера Фредерика Хендрика Оранского, где ему посчастливилось побывать не один вечер. Все дневные часы он проводил за работой в доме господина Константина Хейгенса. Господину секретарю определённо понравился его портрет. Восхваляя уже который раз способности Ливенса – портретиста, он отметил, что Яну удалось точно схватить несколько напряженное, беспокойное выражение лица господина Хейгенса. Напряжение объяснялось семейными обстоятельствами. Молодая чета – Константин Хейгенс и его супруга – ожидала своего первенца. Милую жену господина Хейгенса Яну Ливенсу пришлось увидеть только два-три раза: всё это время она неважно себя чувствовала. Константин Хейгенс, обожавший жену и с нетерпением ожидавший появления ребёнка, испугался. Выражение беспокойства не сходило с его лица, хотя доктор, приходивший едва ли не каждый день, говорил, что такое бывает и, по всей видимости, беременность протекает вполне благополучно.