Виктор Ковалев - Моя любимая волчица Магда

По пути вниз я встречал молодую даму в темном платье. Она, заломив руки, с очами, полными слез, неслась мне навстречу, казалось, она кого-то хотела найти. Возможно, этого шаловливого мальчишку – впрочем, это мне так хотелось думать, что она имеет отношение к этому мальчику. Если это так, то не мешало бы ей сказать, что мальчик дурно воспитан, раз дразнит куст.

Внизу добродушно плескалось море, заманивая меня своими бирюзовыми волнами.

– Нет уж, – прокричал я ему сверху, – на эту удочку я больше не попадусь.

Море обиженно притихло, а затем от досады яростно ударило несколько волнами о берег.

На одиноко стоявшей скамье сидел молодой человек в черном фраке, шляпа с широкими полями лежала рядом. Взгляд мужчины был сосредоточен на причале, возле которого швартуется катер, когда приходит за кем-то. В моей голове родилась мысль: может, женщина, ребенок и этот мужчина – одна семья, но почему я их никогда не видел вместе? И почему он каждый раз сидит на этой скамье и смотрит на причал, как будто ждет катера? Еще никто из обитателей острова не видел, когда приходит и уходит катер. О его приходе узнавали, когда кого-то не было видно на следующий день.

Близилось время урагана, я подошел к кафе. Миссис Рэдлиф с помощницей плотно затворяли ставни, опускали жалюзи, возле камина наготове стопкой лежали сухие дрова. Небо начинало темнеть, ветер с небольшого усиливался до ураганного, выползали свинцовые тучи, моросил дождь, переходящий в снег, и уже скоро остров был укрыт снежной шапкой.

Мы пережидали непогоду в кафе, греясь у камина; ураган всегда был непродолжительным. По аллее гуляли двое военных в одинаковых зеленых армейских плащах. Один из них, видимо старший и по возрасту, и по званию, обратился к другому:

– А помнишь, Дженкинс, когда нас неприятель загнал в ловушку под Бэнкингтоном и первые редуты уже дрогнули, готовые обратиться в бегство?

– Да, сэр, если бы не ваш знаменитый бросок кавалерии, дело закончилось бы весьма печально.

– И что сказал главнокомандующий фельдмаршал Хоуп?

– Он сказал, что если бы не военный талант генерала Эйгера, мы все бы отправились к праотцам.

Эту историю Дженкинс рассказывал своему генералу каждый день, и, по-видимому, не один раз. Презрительно взглянув на гражданских, пережидавших непогоду в уютном кафе, военные неспешно двинулись дальше.

Еще один день заканчивался. Вечер здесь наступал неожиданно и страшно, как падение с обрыва. Везде переставали гореть огни, усиливался ветер, и появлялся откуда-то необъяснимый страх, причина которого была мне непонятна, и от этого казалось еще страшнее.

И я начинал чувствовать ожидание Маргарет. Ее ожидание ручейками растекалось по всему странному острову, заполняло собой все пространство, превращалась в бурную реку, и я, подобно утлой лодчонке без руля и весел, несся, положась на волю течения. Я, перепуганный, врывался в теплый уютный дом, Маргарет, молодая, стройная, с сияющими от счастья глазами, обнимала меня, прижимала к себе что было сил, покрывала мое лицо поцелуями и безутешно рыдала.

Я обнимал ее, гладил по спине, волосам, говорил какие-то нелепые слова, пытаясь успокоить.

Я уверен, что она будет всегда, и я буду всегда, и катер не придет за мной ни сегодня, ни завтра. Он не придет никогда. Пока меня ждет Маргарет.

Самой замечательной женщине на свете, моей жене, я посвящаю этот рассказ.

Наступил день, который все ждали, ждали с ненавистью и страхом, этой печальной участи были подвержены все курсанты третьих курсов нашего училища.

Начиналась подготовка к параду 7 ноября, очередной годовщине октябрьского переворота, совершенного большевиками. Начальник курса, капитан Голиков, на утреннем построении объявил, что все курсанты ростом от 175 сантиметров записаны в парадный расчет – коробку 16 на 16. И началось: строевая подготовка по шесть часов каждый день. К концу октября должны были начаться ночные тренировки на Дворцовой площади в Ленинграде для слаживания подразделений. Для большего эффекта при прохождении коробки по брусчатке коробку было велено подковать. На всю длину подошвы сапог саморезами прикрутили металлическую пластину, а на носок подкову. Создавалось впечатление, что идет не парадный расчет, а гарцует эскадрон. Наличие пластин проверялось каждый день, отсутствие каралось нарядами вне очереди. Правофланговые должны быть только отличниками боевой и политической подготовки и по возможности коммунистами. Коммунистов было немного. Курсантов начали дергать в особый отдел, политработники голосили, что любой проступок, любое нарушение воинской дисциплины будут иметь политическую окраску. Маховик военного дурдома набирал обороты. На первой ночной тренировке нас высадили в десятом часу вечера неподалеку от Дворцовой, которую мы уже ненавидели. Коробку перестроили в колонну по три, и мы двинулись мрачными улицами и переулками старого Питера. Грохот от пластин и подков был такой, что в окнах загорался свет, открывались окна, люди, высунув головы, пытались осмыслить происходящее. На предшествующих инструктажах рассказывали, что был случай, когда на голову курсанта из парадного расчета свалился или был специально сброшен цветочный горшок. Курсант был троечник, голова не была отягощена знаниями и поэтому не пострадала, а горшок разбился. Пройдя метров сто, мы уперлись в колонну моряков, которые, в свою очередь, подпирали пограничников. Сбоку оказались зажатыми два икаруса с надписью «Интурист»; судя по флажкам на лобовом стекле водителя, интуристы были финнами. Автобусы тряслись мелкой дрожью, то ли от работы двигателей икарусов, то ли от страха пассажиров, испуганно выглядывавших из-за розовых занавесок. Было от чего трястись. Тысячи людей соответствующего роста, в военной форме, с карабинами и автоматами, да еще ночью, когда все мирные люди готовятся спать. Что они могли делать здесь, промозглой ночью, с оружием в руках? Ну конечно, как уже было, идти завоевывать страну лесов и озер, милую каждому финскому сердцу Суоми. Чтобы казаться еще страшнее, и мореманы, и погранцы, вооруженные карабинами, примкнули штыки и очень синхронно выполнили команду «На плечо». Мы, чтобы не отстать, передернули затворы автоматов. Звук был неповторимый. Розовые шторки задернулись моментально. Была дана команда «Разойдись». Нашлись старые ящики, заполыхал костер, и два курсанта с первой шеренги, с факультета энергетиков, Брынский и Дворянинов, потрясая автоматами и дико вопя, прыгая вокруг костра, исполнили обряд камлания эвенкийских шаманов. Из коробки, вмиг ставшей толпой, отделилась долговязая фигура и уныло поплелась к парапету, отделявшему плескавшуюся темными водами Неву от набережной.