Валентина Нестерова - О любви моей расскажет вечность

Мария не кричала, не звала небеса помочь ей.

Ритм её дыхания завораживал его.

И только когда её пальцы стискивали его ладонь и становились белыми, он понимал, какую боль ей приходится выносить. И склонялся над этими пальцами, и целовал их, и дышал на них, стараясь согреть. И давал себе слово, что больше не заставит её так страдать, не допустит её беременности, и любовь их будет похожа отныне на праздничный карнавал, где все только веселятся и радуются жизни.

Главное они уже сотворили – дочь.

И могут теперь отдыхать.

И никто уже и никогда не сможет отнять у него Марию, потому что «её» у него стало две. И он не понимал, кого любит больше: свою жену или только что появившееся на свет создание, раскрывшее от удивления глаза: кто это смеет так сильно хлопать её по спине?

Закричав от возмущения, его дочь потянула к нему ручонки, или это ему показалось?

Мария счастливо рассмеялась и попросила есть.

«Разрешитесь от детского места, тогда», – сердито буркнула повитуха, и, перевязав пупок девочке, унесла её в соседнюю комнату купать и пеленать.

Александр признательно поцеловал Марию и с удивлением обнаружил, что она провалилась в сон.

Тогда он с гордостью оглядел кровать, устроенную так, чтобы его ребёнку удобнее было появиться на свет, и тут что-то хлюпнулось в стоящее у кровати корытце, обрызгав его одежду, лицо.

Он отёрся, посмотрел на руку: кровь.

И испугался: вдруг это означает смерть?

Испугался так, что понял: нет у него никого дороже Марии, и если дочь – причина её смерти, он возненавидит дочь.

Но тут Мария легко вздохнула, спросила: где она?

Александр готов был разрыдаться: несчастья не случилось. Он прощён! И начинается совсем другая жизнь. Жизнь без проклятья.

Присутствие при родах сделало его отцом вдвойне. Впрочем, только присутствием его нахождение в родильной комнате назвать нельзя…

Уже потом он вспомнил, что старался дышать в такт дыханию жены, его ток крови грел ей руки и его мольбы, чтобы всё завершилось благополучно, достигли ушей Господа, а значит – и он рожал!

– Кажется, я потерял не меньше крови, чем ты, – шептал он вечером Марии, уже вымытой, переодетой: желанной, но недоступной.

– Ты чувствуешь себя немножко богом? – спросила она.

– Богом? Пожалуй, но теперь я точно знаю: у Него есть подружка!

– Иначе ничего не могло бы родиться…

– В детстве я подозревал, что Бог не только хром, горбат и зол на всех, но и, как бы это сказать, обходится мужчинами, – признался он.

– Услышал бы тебя мой дядя…

– Если церковь поощряет мужеложство, то Малахия еретик: к нему по ночам ныряют женщины.

– У нас в голове живет много богов: добрых и злых. Есть бог Морфей, поклоняясь которому, можно прожить жизнь в сладком сне, – покачала головой Мария, – но долго врать не получится…

– Возможно, мир лжив, потому что правда – неприглядна…

– Наверное, ты прав. Ни песен, ни стихов не слагают в честь прямой кишки, а зря! Если бы не она…

– Уволь, уволь, хотя, когда сегодня я увидел нашу дочь в слизи и крови, это её нисколько не испортило в моих глазах…

– Ты не такой как все, и я тебя люблю!

– Когда ты так говоришь, я чувствую себя Амуром! – осыпал Александр поцелуями руки Марии.

– Тогда принеси нашу дочь, я хочу её покормить.

– Но… она такая маленькая. Я боюсь её…

– Боишься?

– Уронить. Покалечить. Сделать больно…

– И боги трусят иногда, – улыбнулась Мария.

В её глазах было столько доверия к нему, что страх исчез, и Александр готов был горы свернуть, чтобы дочь была вовремя накормлена, а Мария – счастлива. Всегда.

Девочка оказалась с характером. Ей уже нужна была грудь, и если бы отец не подоспел вовремя, разразился бы настоящий скандал, то есть она уже начала подавать возмущённые звуки, и какие!

Оставалось одно: бегом доставить драгоценный груз по назначению – к материнской груди, к живительному источнику, приникнув к которому, его дочь, положив ладошку на явно понравившуюся «кухню», довольно зачмокала.

– Думаю, её жених не родился ещё, – заявил Александр, не имея сил оторваться от достойной кисти иконописца картины.

Мария только посмотрела на него.

Ей хотелось быть счастливой, и она гнала от себя дурные предчувствия.

Создатель милостив.

Она расплатится за чужие грехи, построит лекарню, амбар для сушки и хранения трав. Будет всем помогать, и в Книге Судеб перепишут проклятую страницу.

Время – её друг.

И у неё ещё много времени…»

*Стоп! Я знала о Книге Судеб? – вспомнила Маша небесную часовню, а в ней Книгу, медленно кружащую над початком кукурузы, или фаллосом, где вместо семени хранились файлы её воплощений.

«Не знать, что ждёт тебя завтра, с этим ещё можно смириться, но так и не узнать, что было прежде – несправедливо» – пронеслось в голове.

И даже Суфлёр, или тот, кто озвучивал кадры прошлого, в знак согласия сделал паузу. На секунду. И тут же продолжил…

«…Александр был уверен: Марии надо кормить младенца самой, у коров и то разное молоко, а уж у матерей…

Тем более, у Марии.

Её молоко должно быть лучшим на свете. И только им должна питаться его дочь. Тогда у неё появится больше шансов быть похожей на свою мать.

– Смотри, кажется, ей нравится! Какой аппетит! Пусть будет вкусной каждая минута твоей жизни, – ворковала над малышкой Мария, – я научу тебя всему, что умею и знаю. Небо будет стелиться у тебя под ногами…

– Я уже дал ей имя. София.

– Ты родилась в созвездье Козерога, и будешь жить за пазухой у Бога, – поправила чепчик на девочке Мария.

– Козерог. Бог. Хорошая компания. Но жить ей всё же придётся на земле, а времена не лучшие, война за войной, – тревожно вздохнув, заботливо прикрыл высунувшуюся из-под одеяла розовую пяточку дочери Александр. – Если бы я погиб от лучников английского короля, не было бы и её…

– Ты никогда не рассказывал.

– И сейчас не буду. Не для ушей малышки.

– София девочка не из трусливых, чем раньше узнает о подвиге отца, тем лучше…

– Вряд ли это можно назвать подвигом, да и, кажется, она уснула…

– Притворяется, а сама сосёт грудь и внимает…

– В бою под Креси-ан-Понтье меня спас тот, над кем я посмеялся, – шёпотом доверил своё бесславие жене Александр.

– Неважно, кто! – умоляюще посмотрела на мужа Мария.

О чём молил её взгляд?

Не умирать, пока она жива?

Умолчать о низких подробностях войны: не мешать молоко с кровью – напиток этот ещё не для Софии?

Для него главное: как не соврать и не упасть в глазах Марии?

Выход один: горькую правду подать под соусом ироничной улыбки…

– На севере Франции есть небольшое селение Креси-ан-Понтье, и в нём, явно, кто-то согрешил. Иной причины не нахожу, чтобы объяснить, почему два кузена, два короля, английский и французский, решили именно там схватиться. Эдуарду всегда было мало одной короны. Правда, стань он королем Франции, кто знает, возможно, у нас курс флорина не падал бы каждые десять дней, а цены на хлеб не поднимались бы так высоко, что народ от голода желал смерти своему королю. Но, что поделать: сама природа решила поработать на Англию! Да и сын Эдуарда принц Уэльский в свои шестнадцать лет был зрелым полководцем, если разбил французского короля у Креси…