Валентина Нестерова - О любви моей расскажет вечность

Мария выразительно посмотрела на него.

– Не бойся, ты не во вкусе короля…

– Почему это? Я храбр, хорош собой…

– Ах, так?! – потянулась она прикусить ему ухо.

И между супругами началась одна из тех любовных игр, которую нельзя описать, потому что язык глаз, губ, рук, запахов и звуков богаче слов. Мелодию любовных ласк тоже не удалось ещё выразить в нотах, сыграть на музыкальных инструментах, может быть потому, что струны сердца приводят в движение иные музыканты.

– Жаль, дядя так мало рассказал о маме, – заметила Мария, отдыхая на груди Александра.

– Что знал…

– Чтобы так ненавидеть, надо больше знать.

Александр улыбнулся в усы: по рассказам Малахии всех костров мира не хватило бы, чтобы расправиться с этой женщиной, сущей дьяволицей. Как выяснилось, мать Марии была незаконнорожденной дочерью епископа.

Плод блуда с записочкой и кольцом – свидетелем невинной слабости и клятвопреступления, оказался на крыльце дома известного вельможи, старшего брата священника, которому ничего не оставалось, как поместить племянницу в монастырь. При этом карман монастыря пополнился настолько, что мог кормить его воспитанниц до ста, не меньше, лет.

Нетрудовые доходы, как водится, развратили монахинь, которые, поправ смирение, занялись алхимией, отчего монастырь превратился в вертеп, а все, кто находился в нём, в блудниц-еретичек. Скандал готов был выйти за стены монастыря, но кто-то (не иначе сам епископ) загасил его, вернее, снова заплатил, и немало.

«На земле деньги важнее Бога. Прости, Господи!..»

Перекрестившись, Малахия поспешил закончить рассказ тем, что мать Марии, покинув монастырь, вступила в еретическую связь с его младшим братом спиритуалом, которому и родила дочь. Но смущать умы дьявольскими наущениями продолжала, как и беседовать с душами умерших, предсказывать судьбы живых.

Благо, инквизиция не дремала, объявила её ведьмой и сожгла на костре.

О костре Александр, естественно, умолчал, но заметил жене: ты копия своей мамочки.

– Она заблудилась, – печально заметила Мария, – хотела поселиться в справедливой, радостной стране, а попала во Францию. Потом мы объехали всю Европу. Но везде встречали одно и то же: люди хотели и боялись её…

Всё в жене: от завитка волос за ухом до горбатенького мизинца на ноге – было мило его сердцу. Казалось, лёд проклятия растаял в груди. И всё же он знал: в нём живет злое, невероятной силы чудовище, способное всё уничтожить, если кто-то чужой дотронется до неё.

И вот надо её оставить.

Он получил уведомление о том, что ему следует прибыть в Сент-Уан, получить Орден Звезды.

«За какие заслуги?» – гадали они с Марией и решили: король вербует друзей, покупает верноподданнические чувства.

Как будто чувства – товар?!

И всё же, собирайся в дорогу, Александр!

Старый конь ещё в силе, а меч, щит и латы подновили кузнецы…

Дом в Сент-Уане, где собрались рыцари со всей Франции, поражал своим великолепием: и стены, и мебель были обтянуты золотой парчой, на столах стояла золотая посуда.

Александру, как и другим, были выданы: белый шёлковый плащ, алая шапочка с золотой пряжкой в виде звезды и золотое кольцо с финифтью, в знак обручения с королем, что воспринял он как оскорбление, и решил не оставлять без ответа.

Блеск золота, видно, многим помутил рассудок. Прежде всего, королю, который начал с того, что высмеял учрежденный королем Англии Орден Подвязки – ха-ха! и закончил тем, что учредил Орден Кутил.

Похвастать подвигами перед двумя писцами, призванными составлять летопись Ордена, рыцари не захотели, взяли реванш за столом, показывая чудеса чревоугодия. И с пьяных глаз, приняв друг друга за врага, разгромили всё вокруг в прах: навозными лепешками валялись под ногами золотые кубки…

И в этот же день – день Богоявления, англичане, пока комендант кутил в Сент-Уане, взяли французскую крепость.

Звезды явно не благоволили к Иоанну. По его расчёту рыцари должны были на Священном писании дать клятву никогда не отступать в бою и не сдаваться в плен врагу.

Но, видимо, король был пьян, когда мечтал об этом.

Наутро лишь полтора десятка из пяти сотен принесших клятву решили сдержать слово, и, протрезвев, ринулись отбить занятую неприятелем крепость. А, скорее всего, не протрезвев. И одурманенные хмелем удальцы погибли в неравной схватке.

Александра в этой горстке безумцев не было. Сорвав с себя белый шёлковый плащ, бросив под ноги коню алую шапочку со звездой, он мчался во весь опор домой. Его люди еле поспевали за ним, посмеиваясь: жена для хозяина дороже Франции.

Долетев до ушей, шутка омрачила его ум, и он снёс голову тому, кто посмел усомниться в его храбрости.

Лоб горел. Мысли были как ветки в костёр…

То ему чудилось: замок завоевали испанцы, и Марии нет уже в живых. То казалось, она птицей летит ему навстречу.

Он всматривался в даль, сердце учащённо билось: мираж!

Жизнь похожа на ад: ничто хорошо не кончается.

Смерть настигает всё и всех…

«Вернусь, прикажу возвести стены замка до неба» – решил Александр.

Первой его встретила дочь. Бросилась, раскрыв руки, обняла, спросила, будто не расставались ни на минуту.

– Папочка, наша мама чудная?

– Почему, чудная?

– Разговаривает с цветами, а у них нет ушек, – упорно повторила дочка, будто споря с кем-то невидимым.

– Ты сама так решила или кто-то сказал? – поинтересовался Александр.

– Она просила розу не вянуть, дождаться тебя, – чуть не расплакалась София.

– Запомни, лучше нашей мамы нет, – сказал он ей строго.

– Лучше папы! нет, – возразила она, прижавшись к нему ещё сильнее.

Александр давно понял: дочь похожа на мать только внешне. Мария была не от мира сего, фея, при желании могла превратиться в бабочку, сесть на облако и улететь в небесную даль…

Софии нравилось жить на земле. Она была смелой весёлой козочкой, которой всё время хотелось бодаться, и в этом она была похожа на него. И к Богу относилась так же, как он когда-то в детстве, без почтения и интереса: даже язык ему нельзя показать, всё равно не увидит, вернее, не увидишь, что он увидел – оттого и неинтересно. Священника хоть за бороду можно дёрнуть. И вообще много занятного вокруг. И люди такие смешные. И все ей рады…

Софию и впрямь нельзя было не полюбить. При взгляде на неё, душа оттаивала. Александр как-то назвал её медовой девочкой, прозвище прижилось, лучше не придумаешь, когда у волос цвет липового мёда, у глаз – каштанового. А всегда розовые от беготни и шалостей щёки так и хочется ущипнуть или поцеловать.

– Жаль, что у меня невнимательная дочка, – с напускным огорчением произнёс Александр.

– Почему? – недоверчиво подняла на него огромные глаза София.