Валентина Нестерова - О любви моей расскажет вечность

– Гармония нарушится, и где-то что-то обязательно случится. Хорошо, если просто подгорит пирог, – не задумываясь, ответила она.

– Хуже, если Бог накажет горбом.

– Человек – отросток Бога, сам творит…

– Не знаю, Его я не видел, а твои глаза похожи на круглые листочки лесных фиалок, – победоносно перебил он жену.

– Мою душу ты тоже не видел! – не сдавалась она.

– Зато люблю её сильней красивых глаз твоих!

Мария только посмотрела в ответ.

Он давно понял: она, скорее язычница, чем христианка, и с большей охотой пойдёт слушать пение птиц в лесу, чем проповедь священника в соборе. И слух у неё тоньше, чем у многих…

Александр надеялся, посылая ему Марию, небо сигналило: проклятье снято!

И пусть все проклинающие жарятся на сковороде в аду!

Память проступила тайными чернилами…

Он снова вернулся в тот день, когда у самых ворот замка на мосту стал свидетелем препирательства двух братьев, не желающих участвовать в судьбе Марии, правда, по разным причинам.

Её волосы цвета спелой кукурузы давно не знали гребня. А старое, выцветшее платье не могло скрыть плоский живот, задиристые соски маленькой груди. Он с детства сторонился людей, заранее подозревая их в лени, трусости и воровстве, причем, всех: крестьян, горожан, дворян. Но щенячья неуклюжесть и грациозность лани, странным образом уживающиеся в этой девочке, привлекли его.

Он увидел её, и будто родился заново.

– Господин, моя дочь ангел. Небо послало её исправить род людской, – заявил отец девушки.

Он выглядел глубоким старцем: кожа его походила на пергамент, передних зубов не было, рот выплёвывал слова с шипением и свистом.

Казалось, мир живых был ему чужд: после смерти жены больше всего на свете он желал поскорее встретиться с ней, и потому, решив, что судьба дочери устроена, простёр руки к небу, закричал: «Жди меня. Я иду!»

– Папа, очнись, – дёрнула его за руку Мария.

– Не гони мой сон. Твоя мать гуляет под руку с Умберто Казальским. А по другую сторону от неё сама Мария Магдалина. Согреши и покайся, дочка, и к Богу под крыло…

– Папа, сегодня полнолуние, бесы разгулялись…

– Бесы… грешат. А каяться им не разрешают. Бедные…

Марии было жаль отца. К его снам наяву она привыкла. Сама могла видеть неземные сны, когда хотела.

– Мой господин! – чуть не задел огромным животом хозяина Малахия. – Священный сан обязывает меня предостеречь вас. Сам дьявол часто надевает на себя маску невинности. Я знал мамашу этой девицы. Не смущайте вашу благородную кровь!

– Мою кровь?! – взорвался Александр. – Разве ты знаешь, сколько земли полито ею? Сколько течет её в безвинных детях, рожденных от меня бесстыдными женщинами! И сколько ещё быть ей проклятою?

– Покайтесь! – одновременно упали на колени братья.

– А ты что скажешь? – испытующе спросил он Марию. – Этот разговор пугает тебя? Кровь. Проклятие. Слова не для девичьих ушей…

– Я слушаю сердцем.

– Да? И что твоё сердце услышало?

– Твою боль.

– И что с ней делать?

– Хочешь избавиться от неё? – затенив глаза ресницами, уточнила она, и, смущённо улыбнувшись, выдала рецепт, – покажи своему проклятию зад!

– Не слишком ли ты юна, чтобы так… говорить? – изумился он.

И солнце выглянуло из-за тучи, посмотреть на неё.

И столбики тушканчиков выросли в шелковистой траве, полюбоваться.

Александр озадаченно хмыкнул: он вышел из замка, чтобы спуститься к реке, проверить, не забыла ли охрана поднять мост, а заодно и сетчатую клеть, в которой обычно жидким серебром переливалась рыба. Весной нет лучшего блюда к столу. Но, оказалось, его ждал улов богаче…

– Отведи гостей к странникам, пусть постелют им свежего сена, – дал указание Александр домовому священнику, – вино, сыр, хлеб на кухне…

Он был готов сию минуту взять Марию в замок, как ребёнка вымыть, убаюкать на коленях.

В общем, сам попал в сети.

– Пойду, проверю мост, – буркнул себе под нос.

И сбежал.

Струсил?

Брал вепря в схватке – испугался лани?

Что это с ним? Весенний гон распалил чувства?

«Не похож ли я на бочонок с вином, которое обещает превратиться в мочу ослицы?» – спросил себя Александр.

Вопрос оставил без ответа.

Подумал: вино и сыр – еда не для такой девушки, надо бы попросить кухарку изжарить цыплёнка, омлет с грибами тоже подойдёт, а, впрочем, тёзка Марии Магдалины и хлебу будет рада…

*«Последние слова, точно, Суфлёр подсказал!» – раздосадовано решила Маша, но раздумывать было некогда: строка продолжала бежать, а ей ни слова не хотелось пропустить…

«…Сон тянулся целую вечность. Александр ворочался, прятал голову под подушку, ничего не помогало…

Неведомые скалистые горы обступили его. На вершине одной из них он увидел монастырь. «Сынок!» – позвала его монахиня. Это был голос матери. Он стал карабкаться наверх. Какая-то мерзкая птица клевала руки, но ему нельзя было отогнать её. Подъём был крут, он мог упасть. И вдруг гора затряслась, будто в лихорадке, и он вместе с камнями покатился вниз, обернувшись камнем. Катился, пока не стукнулся о паперть незнакомой церкви, и снова превратился в человека. К нему подошла женщина в лохмотьях, стала просить: «Сыночек, дай хлеба».

Он упал перед нею на колени, заплакал: «Матушка, пойдём домой».

«Наш дом еще не разорён?» – спросила мать и… превратилась в птицу, ту самую, что клевала ему руки, когда он лез на гору.

– Чёрт! – еле выпутался он из одеяла.

Веки были ещё тяжелы. Сердце ухало как ночной филин.

«Всё в этом мире говорит о чём-то» – считала мать.

Тогда, почему она просила милостыню и спрашивала, не разорён ли дом? Не надо ли понять её слова так, что беду в замок принесёт вчерашняя нищенка?

Не может быть!

Мать построила странноприимный дом, полагая заслужить прощение у Бога, или у того, кому подарила свою любовь и сына.

Об отце Александр запрещал себе думать…

Утром Малахия сообщил: повозка готова.

Но откликнулась, засобиралась только Мария.

Увидев, что отец продолжает спать, она тронула его за плечо. Иногда на слова он не реагировал, просто не слышал, потому что общался с мирами иными , и там было ему интереснее.

Мария потрясла отца за плечо, крикнула в самое ухо: «Папа, пора!», и только тогда поняла: его душа живёт уже другой жизнью, а тело, как надоевшая ноша, сброшено без сожаления и покоится на прошлогоднем сене, умело скошенном и высушенном, оттого и хранящем ещё запахи трав и солнца.

Она не испугалась его смерти. Без страха встретила и поворот в своей судьбе…

Узнав о происшедшем, Александр разрешил похоронить усопшего на местном кладбище. А когда увидел Марию, беззащитную, с потемневшими глазами, спросил домового священника, как тот решил распорядиться судьбой племянницы?