Валентина Нестерова - О любви моей расскажет вечность

– У сироты одна дорога – в монастырь! – был ответ.

«Чёрта с два», мысленно ругнулся Александр.

Он знал: во флигелёк при церкви по ночам частенько крадется женская тень. Жирный боров не отказывал себе в плотских утехах.

– Не лучше ли найти ей жениха?

– Она станет невестой Господа, – надел постную мину священник.

– А если я возьму её? – неожиданно для себя спросил Александр.

– Вчера вы уже изволили шутить…

– Я не шучу. Нашему роду пора освежить кровь. А она так свежа…

– Но ваши родители. Что бы они сказали?

– Думаю, им там всё равно. А Господь… мне поручил позаботиться о сироте. Так что… завтра же вы соедините нас!

– Нужно спросить согласия Марии, – не уступал священник.

Он знал: любая из дворянских дочерей с радостью бросится в объятия его хозяина, увеличив владения, и прирастив его, Малахии, влияние.

Венчать. Крестить детей…

Его же племянница – просто замарашка.

Неравный брак – тень на священника.

Убыток его мошне.

К тому же, что за кровь течет в её жилах!..

– Мария, ты всё слышала, скажи, – обратился Александр к девушке.

– У меня нет платья, – взмахом густых ресниц смахнула слёзы она.

– Ответ истинной женщины, – удовлетворенно заметил он.

Александр на минуту испугался: что, если она откажет? Но замечание о платье, по сути, было согласием. И ему снова захотелось убаюкать её на своих коленях.

– Спасибо, девочка. Я дам распоряженье, тебе приготовят комнату, платье, и воды нагреют…

У него было чувство, будто он выиграл важное сражение. На какое-то мгновение он даже позавидовал Марии, чья судьба так благосклонно решилась. Не без его участия, конечно, хотя… на то была и божья воля, иначе он не вел бы себя так странно.

Ещё ни одна женщина не брала его в плен. Он побеждал, не особо утруждаясь. И дворянки, и селянки становились лёгкой добычей, причём, последние, как ни странно, были ему интереснее: наивно хитрили в надежде получить больше денег, ведомые инстинктом отдавались естественно и вольно.

У высокородных барышень инстинкт был убит воспитанием, любовь сводилась к игре: вздохам, запискам, любопытству, боязни, слезам и птичьей болтливости в самый неподходящий момент. Они напоминали Александру тряпичных кукол, в которых жизнь вдыхали на одну минуту, и ту они не могли употребить иначе, как, выпрашивая обещание на них жениться.

Всем своим звериным существом он почуял в Марии живую плоть и сам словно ожил, проснулся, вмиг изменился, в общем, с ним что-то произошло. Он знал: отныне в его жизни наступят мир и покой. Если в этой девочке чувства ещё не развиты, он разовьет их, хотя она обещала иное…

На отпевании отца ему хотелось быть рядом с ней, но девушка была так отключена от мира, будто на самом деле провожала родную душу к воротам преисподней и не хотела, чтобы ей мешали в этом важном деле.

Заревновав, он ушел, надеясь завтра стать её хозяином безраздельно.

Пусть хоть все французы с испанцами, а также англичане перебьют друг друга, он знает вход в подземный замок, где можно продержаться и год, и два. Запасов мёда, круп, муки, вина хватит надолго.

Он жаждал времени уединенья и любви!

С мечтой об этом и уснул крепко, будто безгрешное дитя…

А утром Мария долго не выходила из комнаты, и он испугался, что она – совсем не то, что он про неё придумал, и будет кукситься, бояться, окажется обычной барышней.

Каково же было его удивление, когда к обеду она вышла необычайно красивой, в платье его матери, перешитом по её стройной фигуре, с копной блестящих волос. И приветствовала его словами: «Спасибо вам за доброту, но, если хотите, возьмите свои слова обратно. Я не могу воспользоваться минутной щедростью. А именно так расценивает ваше предложение мой дядя. Поверьте, я не обижусь. И буду искренне служить вам. Только, пожалуйста, не отправляйте меня в монастырь. Я не из тех, кто может жить в клетке, а, впрочем, я ко всему готова, не смогу жить, умру. Смерть может стать благом. Отец вчера был таким счастливым рядом с матерью и другими добрыми людьми, я видела…»

«Мы с ней фаталисты» – обрадовался Александр.

– Ты назвала щедрым человека, желающего приобрести жемчужину, которая думает, что она соринка, – почти исповедался он.

– Соринка? – лукаво переспросила Мария. – Отец говорил: я ангел!

– Но ты так неприхотлива…

– Общества моей мамы искали короли, а она предпочитала беседовать с придорожными столбами.

– И ты… вся в неё?

– Нет, я больше люблю ручьи и воздух, он так вкусно пахнет!

Мария потянула ноздрями.

– То есть, жизнь для тебя…

– Свобода и любовь! Самое малое облачко в небе чувствует, что я его люблю, а если попрошу его обратиться в тучу, беременную дождём, вряд ли мне откажет!

И она засмеялась, смахнув с ладошки воздушный поцелуй.

– Умеешь разговаривать с небом?

– Со всеми.

– Разыгрываешь меня?

– Нисколько. У всех, конечно, свой язык. Но переводчик один – любовь. Вы, например, сейчас себе говорите, что поторопились, я не сосем нормальная, в понимании простецов, конечно, и со мной вам будет не просто. Хотя, должна сказать, если вы будете любить меня немного меньше, чем Бога, мы сможем жить счастливо. Ведь вы тоже не такой, как все.

– Так ты не против, выйти за меня?

– Нет!

– Нет? – испуганно переспросил он.

– Не против, значит, да! – покровительственно улыбнулась Мария.

«Колдунья!» – чуть не произнёс вслух Александр, радуясь её ответу и… пугаясь своей зависимости от неё.

– Ну, вот, вы подумали, что я… – встревожилась она, спросила, – отчего люди так пугливы, даже самые смелые?

– От голода. Похоже, я не ел сто лет, – скрылся за шуткой он.

А на прогулке после трапезы продолжил разговор…

– Не очень-то ты любишь людей!

– Их мало.

– Аки звери многие? – вопросительно подыграл он.

– Бог всем даёт шанс дорасти до Себя, – прояснила ситуацию она.

– И откуда ты такая взялась? – почти взвыл он, почему-то обращаясь к небу.

– Не знаю, – взяв его за руку, потащила она его вдоль внешней каменной стены замка с бойницами под углом кверху, – ты, что, с птицами собираешься воевать, или… с теми, кто на небесах?

– Мой прадед направил бойницы к небу, надеясь, что однажды, в день солнцестояния, божественные лучи проникнут сюда, соединятся и превратят замок в страну Кукану, где хлебы и сыры растут на деревьях. Кстати, его тень иногда разгуливает среди бела дня…

– А тень твоей мамы не довольна, что я перешила её платье.

– Плутуешь? Моя мать никогда не рассердилась бы… – на полуслове осёкся он, вспоминая сон, в котором мать-птица расклевала ему руки в кровь.

– Наверное, вы правы, – погрустнев, вновь перешла на «вы» Мария. – Простите, пойду к отцу. Долго не думала о нём, и это наказание…