Андрей Дорофеев - Так и есть. Книга вторая

– Принято.

– На этом простом примере, дорогой друг, – Барт вдруг опять начинает хохотать и снова, в который раз, препаскудно-фамильярнейше хлопает Тему по плечу, – я поведал тебе о том, как вторичное существо из придуманного смыслового пространства, вдруг обрело достаточный потенциал, чтобы рвануть на завоевание реального трехмерного мира.

Это уже перебор. Даже с учетом всего, во что Тема готов был поверить и принять:

– Ты хочешь сказать, что придуманный персонаж хочет завоевать наш мир? И преломление – это переход одушевленной сущности из двумерного в трехмерное пространство со всеми вытекающими? – Тема изо всех сил старается насмешливо сощуриться. Но ему не смешно и щека одеревенела. Очень уж убедителен Барт. А может, даже не столько он, сколько все происходящее вокруг последний час.

– Я хочу сказать, что Диман вырвался наружу. Об этом и будем сейчас говорить…

– Гавари гавари да не загаваривайся, – вдруг раздается счастливый голос из-за спины, и тут же за столом материализуется жизнерадостный мавр Тимошка. Следом за ним появляется немного растерянная недавняя знакомая Темы.

Вечер совершенно не казался томным, но теперь он окончательно ухнул в пучину сумасшествия.

Тема вдруг сует руку в батарею пивных стаканов и, неожиданно для себя, выуживает оттуда полную кружку пенного.

Надо бы чего покрепче.

Не успевает он об этом подумать, как обнаруживает руку Барта, сосредоточенно доливающую в его кружку неизменную прозрачную жидкость.

Это выглядело бы фарсом, кабы не тоскливое посасывание под ложечкой. Тема понимает, как все серьезно. И растерянно-подавленный взгляд девчонки, еще час назад воплощавшей в себе самую суть подросткового авантюризма и дерзости, его окончательно обескураживает. Теперь она молчит и не поднимает глаз. Кажется даже, ее не волнует, где она сейчас находится и с кем. И уж тем более, она явно не узнает Тему, что вызывает у него какое-то скользко-мимолетное шероховатое чувство легкой обиды в груди.

– Да вы ему вдваем и да сих пор фтираете!? – тем временем умирает от радости Тимошка. – Я уже сваю пракачал и в адинаре, замечайте тыц-пердыц!!!

– Тихо! – вдруг коротко выдыхает Барт и неугомонный Тимошка, вопреки ожиданиям, тут же замирает на полуслове. И почему-то во всем помещении повисает абсолютная тишина.

– Дело в том, ребята, что Диман уже здесь.

***

Чего вы ждали? Что мы с Кириллом придумаем логически продуманный четкий план действий и тут же бросимся спасать мир?

Черта с два.

Мы напились.

Это неудивительно, потому что наши редкие встречи последние годы проходят именно в таком формате. Мы напиваемся.

Но не как молодые алкоголики, которые пьют ради того, чтобы пить. И не как пожилые, уже немощные телом, опытные пьянчуги, пьющие потому, что иначе не могут.

Мы погружаемся в это состояние вдумчиво и по-инженерному толково спланированно. Каждый маленький шаг в черную пучину алкогольного океана проходится нами осознанно и с эпикурейским наслаждением.

Сергей, ты сказал позвонить, когда буду готов, хоть через двадцать лет? Хорошо. Значит, один вечер в запасе у меня точно имеется.

Мы сидим в большой гостиной у камина, как старые английские аристократы и потягиваем скотч. Впрочем, аристократ из меня так себе, поэтому свой скотч я обильно разбавляю колой и небольшим количеством воды. Кирилл явно воспитан лучше меня, поэтому предпочитает добавлять в напиток только пару кубиков льда.

Никто не торопится.

Я собираюсь с мыслями, а друг дней моих горячих терпеливо ожидает, задумчиво разглядывая искристую игру отсветов языков пламени камина, преломляющихся в янтарном напитке на подтаявших гранях хрустальных льдинок. Опираясь локтем на уже пристроившуюся на его коленях гитару, между прочим.

Молодец, Кирюха, настоящий гедонист!

– Кто?

Кажется, мы уже готовы к разговору. Я даже не заметил, что, оказывается, произнес последнюю фразу вслух.

– Гедонист, Кирюха, гедонист.

– Который как аскет, только наоборот?

– Точно так!

– Принято, – Кирилл смеется.

И даже начинает мурлыкать «Марш гедонистов» Тимура Шаова, перебирая струны:

Только вот оптимизма сейчас как-то не наблюдается. Ни врожденного, ни новоприобретенного. Неправильные мы какие-то гедонисты.

Чувствую, что томного вечера у нас все-таки не получится. Вздыхаю, мысленно опасаясь, что вздох выходит у меня уже как-то чересчур… не очень трезво что ли, и тут же спешу переключиться на главную тему.

– Кирилл, я к тебе сегодня приехал не просто так.

Он опять хохочет. Гедонист и есть.

– Андрюха, ну давай уже дальше продолжай, все уже всё поняли, ты приехал не просто так, а по поводу. Да, жена? – зычно вопрошает он в сторону кухни, где Аленка, явно определив, что сегодня я уже никуда не уеду, решительно хлопочет над вечерней готовкой на три персоны.

– Да! – радостно откликается жена.

Люблю я вас, ребята. Очень люблю.

Но сейчас не об этом.

– Как же я вас, ребята, люблю!

– Мы тебя тоже! – веселым эхом тут же несется с кухни, а Кирилл, мерзавец, продолжает хихикать.

Однозначно, я готов. Кирилл, надеюсь, тоже.

В принципе, мы не просто так предаемся алкогольным радостям, давая волю маленьким слабостям, да еще посреди рабочей недели.

Тема, которую мы оба внутренне жаждем обсудить, слишком, я бы сказал, щекотливая. Ну как на трезвую голову нормальный взрослый человек будет на полном серьезе рассуждать о других мирах и всяких там мифических персонажах, особенно с учетом того, что в некотором смысле в число таких персонажей входит и сам Кирилл, хотя бы и в лице списанного с него один в один героя написанной повести?

С другой стороны, совсем уж падать в пучину радостей алкогольных наслаждений тоже нельзя – мы утратим способность рассуждать логически и, несмотря на намек Сергея, что, мол, все время мира у нас в запасе, этот вечер проведем совсем не так, как хотим этого сами. Украв тем самым у этого всего времени мира целый сегодняшний вечер, что иногда может оказаться непозволительно большой потерей.

Баланс нужен во всем. Хорош он и при неумеренных возлияниях.

И вот наконец-то мы начинаем балансировать.

Точнее, я начинаю. Кирилл упивается приятным вечером и, кажется, виду не подает, что немного озадачен состоявшимся уже разговором.

– Итак, Кирюха, что мы имеем? Я про тебя повесть писал? Писал. Ты ни фига не запомнил почему-то? Не запомнил.

– Андрю, ну я понимаю, что это обидно тебе, как автору, но я же тебе сказал…

– Да погоди ты. Дело-то не в уязвленном самолюбии начинающего графомана. Я же сам тогда жил как в тумане, писал ту повесть словно какую-то неожиданно яркую жизнь проживаю. А потом вдруг и сам почти забыл ее. Короткой очень та вспышка оказалась. Пятнадцать лет прошло, Кирюха, да больше даже.