Марвика - Моя Священная Болгария

И все дочери уже смотрят на Катю и вытягивают головы вперёд, чтобы лучше слышать через шум телевизора.

– Дядя Коля очень красивый был. Породистой внешности. Лоб высокий, тонкий профиль, брюнет. Стройный. Красавец, да и только. И «голова»! Много лет ведущий специалист. Кандидат наук, доктор. Правда, в военной промышленности. Он танки конструировал. На работе его обожали. Всегда сдержанный, подтянутый, деликатный, он даже говорил с таким интересным дефектом буквы «ш», который снова-таки его утончённость и изысканность подчёркивал. Всё вроде хорошо. Но кто был его отец, спросите вы, какого он, дядя Коля, был происхождения? Так вот, отец его был… БАНЩИКОМ.

– Нет! – вскрикивает Марина.

– Да! – отвечает Катя. – И это имело последствия. Семейная жизнь тёти Нины была ужасна. Дядя Коля молчал. Придёт с работы – и к секретеру. Там у него всё идеально разложено. Карандашики наточены. Ластички-линеечки. Листики-записи. Он имел хобби – астрономию. Очень ею увлекался. И пишет, пишет. А ей что делать? Она целый день по хозяйству и с ребёнком, потом и ребёнок подрос, стал в сад ходить. А она дома сидит. Целый день свою двухкомнатную – по тем временам большой люкс! – квартирку чистит. Потому что дядя Коля на чистоте свихнулся. Он её гоняет, если где пылинку увидит. И, самое страшное, гоняет серьёзно… – Катя делает паузу, в которую каждая из слушательниц вкладывает своё представление от том, что это значит – «гоняет серьёзно». И, удовлетворённая их повышенным вниманием, выпаливает, – Кроет её почём зря матом!

– КАК! – вскрикивает, ошалев от такой развязки, Ника.

– Так, – спокойно отвечает Катя. – У него ж отец – банщик! А он сам скрытый психопат. Знаете, я много лет назад читала учебник по малой психиатрии. Первый вывод – все мы психи. То есть нормы нет. Норма – это идеал, и придумана для того, чтобы было откуда отсчитывать отклонения. Точнее, есть психи – это совсем пропащие, и психопаты – это все остальные. Так вот, есть такое заболевание, не помню, как оно называется, когда человек резко меняется, перешагивая порог своего дома. Например, на работе он зверь. Агрессивный, въедливый и злобный, и всё под видом требовательности к работе и сотрудникам. А дома – душка: с детьми играет, жену балует. Ангел, да и только. А бывает наоборот. Как в случае с тётей Ниной…

Все молчат. Ника допила кофе и продолжает смотреть в телевизор. Марина ест блинчики, блуждая взглядом – Катя знает, что она очень впечатлена, Вера снова в компьютере, но видно, что только для вида.

– Ну вот, собственно и всё, – объявляет Катя. – Кончилась история. Про банщиков. А Лёня – хороший был человек. Жалко его. Мог бы ещё пожить!

И она встаёт и идёт положить себе гречки. Надо же чем-то подкрепиться после такого рассказа…

28 августа 2009 г.

Димчево

А у меня от той жизни только одно одеяло и осталось. Монгольское, из верблюжьей шерсти. Их в Москву в конце восьмидесятых завезли. И с рук продавали. С деньгами тогда плоховато было, но посмотрела я на моих мал мала меньше, и одеяло решила купить. Говорят, оно какое-то исключительно ценное и все болезни оттягивает.

Вот оно сейчас передо мной на балконе висит – сушится. И я его впервые попробую рассмотреть. Фон светло-песочный, а по нему рисунок цвета варёной сгущенки. Очень богатый, насыщенный, из листьев и цветов. По углам листья расположены попарно ярусами, как бы образуя вазы. Первая пара с изогнутыми черенками опирается на дугу-качалку. Я думаю, качалка здесь для того выткана, чтобы сиюминутность кочевнической жизни подчеркнуть, её непостоянство. Если вдуматься, все мы кочевники. Кочуем себе во времени. Но есть те, которые и в пространстве. А вазы по четырём сторонам света – это монгольское Древо Жизни.

Возвращаюсь к ковру-самолёту, одеялу моему, которое несло меня через время.

Цветок, венчающий каждую из четырёх ваз – крупный, с пятью лепестками. Это – мак! И листья определённо маковые. Боже мой! Это, должно быть, степной мак. В канве же по ширине цветы уже другие, с… раз-два-три… с четырьмя и девятью лепестками. Четвёрка – это моё число. А девятка – мистическая. Значит – к счастью. К мистическому счастью! Или к прозрению…

Все венчики и освещённые листья набиты в пропуск, как бы пунктиром по светлому фону, и издалека выглядят полупрозрачно, давая третий цвет – кофе с молоком. Да что я! Кофе, сгущёнка. Казахи-кочевники чай с кумысом пьют, жирным-прежирным. Может, и другие степняки, и монголы тоже на такие одеяла садятся для чаепития.

Вот откуда эта гамма: кумысовый фон, чайно-молочные, освещённые кое-где солнцем, листья степного мака. Нет, скорее это всё-таки пион венчает Вазу Жизни. Пион долголетия. На вазу с двух сторон смотрят повёрнутые к ней тройки, с двумя кружочками у верхней загогулины. Какие-то Всевидящие Тройки! А над их глазами – рога изобилия. Правда, небольшие, скорее рожки. За ними с тыла троек по длине одеяла – гирлянда из дужек, которые очень напоминают рёбрышки и косточки маленькой степной животинки. А может, и барашка. Маленького испечённого барашка!

Это в длину. А поперёк по канве не мак и не пион, а роза! Она увенчана маленькой изящной, в форме лилии, коронкой и снизу опирается на подставку.

Не выдержала, сняла одеяло с балкона и на дверь его перевесила. Чтобы целиком видеть. Пришлось дверь пошире открыть, стопки книжек раздвинуть. Отошла, села – и что? Да нет – как я думала – никакой центральной симметрии в розетке посередине. Просто полная свобода изъявления. И никакая это не «розетка», а огромный жучище. Сверху усики-рога, потом головка-цветок, как какая-то кокарда, бабочкой раскрывающая крылья. По бокам головы два трансформировавшихся из листьев глаза, как у стрекозы – во весь обхват.

Одеяло начинает сползать, и я его с другой стороны вешалкой с костюмом моего мужа прихватываю. И дальше смотрю… Центр одеяла орнаментом вообще игнорируется, только где-то поблизости от него вензель: две буквы С пересекаются спинками, и на их оттянутых ножках по шлемообразной шапке двух воинов Чингисхана повешено.

Надкрылья подпирают две лапки с крючкообразными выростами, а между ними торчит здоровенное брюшко. На нём уже не поддающийся никакой систематизации, самый смелый на всём узоре цветок с двумя глазами-точками, в шапочке тибетского монаха на голове, с ушками, щёчками, Т-образным лбом и ртом-подбородком – сплошная абстракция. А что творится по бокам цветочка и под ним! Вообще далеко не безобидный рисуночек.

По бокам щёчек и ушек цветочного монаха нечто, напоминающее эмбрионы: два изогнутых деформированных огурчика с завитком в области головы и торчащим посередине отростком. Под это чудо подложен листик, ниже которого овальная недописанная буква Х. У неё отсутствует левая верхняя четверть. Может, это вопрос, обращённый к созерцателю: кто из этого эмбриончика вылупится – птица, рыба, пресмыкающееся или мистер икс какой-нибудь. А между этими эмбрионами, подпёртыми слегка неудавшимися «неизвестными», венец этой ковровой фантасмагории – Символ.