Геннадий Мещеряков - Из двух тысячелетий. Проза и стихи, принесенные ветром Заволжья

Артур улыбнулся, увидев младшего научного сотрудника Однонёбова. Кто мог придумать такую фамилию? Как будто у человека может быть два нёба. Он выпьет вещество бессмертия без раздумий. Только предложи. Оригинал. Доказывает, что главное в жизни быть убежденным, и он обязательно полетит, спрыгнув с крыши, лишь бы соответствовали задуманному его решимость и воля. Шесть раз ломал ноги, но ведь пролетел несколько метров, и это видели сотрудники НИИ. Однонёбов будет скоро защищать сразу докторскую диссертацию. Более ценного научного открытия в НИИ не было с советских времен.

Артур задумался, а если передерутся сотрудники. Каждому захочется первому употребить вещество, дающее возможность вести научную деятельность бесконечно. Он решил рассказать о находке домашним. Как обрадуется теща Анна Даниловна, с детства мечтавшая попасть в пещеру Али-Бабы и его разбойников. А жене Лине, по паспорту Былине, которая полностью соответствует своему имени, вещество даст возможность дописать монографию о духовном родстве Ильи Муромца и Соловья Разбойника. Не будет молиться в стороне и брат тещи иеромонах Никодим, его мечта – стать вторым бессмертным человеком после Иисуса Христа. А если узнает о веществе лежащий на смертном одре дед Данила – пойдет в штыки. Дед – фронтовик, еще не оправился от контузии. Скорее всего, уступят ему очередь близкие, ибо их общая зарплата меньше, чем у него пенсия. Несомненно, деду надо дать эликсир бессмертия, вечной будет кормушка. О детях можно подумать. Пусть чавкают себе на здоровье, милые поросята. Вдруг, Артура обдало жаром, да так, что пот закапал с копчика. У него же под веками линзы, их вставили на днях всем в НИИ, чтобы видели микроорганизмы без бинокля и подняли производительность труда, иначе грозились закрыть научное учреждение. Рацпредложение подал сам генеральный директор Безлобов. Вот тебе, дедушка, и живительный глоток!

Степь за Волгой в засушливый год, как лысина старца. Не видно ни животных, ни птиц. Если только колючка пронесется мимо, как оторванное колесо болида. Кажется, сам ветер катит на ней, вытаращив глаза из-под лохматых выгоревших бровей.

Артур шел к Узеню, где рос вяз, ствол которого словно завязали узлом, что придавало дереву, да и всему здешнему прибрежью, былинной таинственности.

Артур был убежден: это вяз ему нашептывает слова стихов, только успевай записывать. А отойдет за излучину речки, и все: хоть карандаши ломай, ничего не получается. Иногда лезли в голову сумасшедшие мысли, а не переломилось ли здесь пространство? Да и одноногий Кузьмич не раз видел на переломе Узеня неопознанные летающие объекты. Он на каланче сторожит, и является главным средством информации в Баклушах.

Артур сел под деревом, прислонился спиной к шершавому стволу, достал блокнот. И сразу шепот: «…и странной близостью закованный, смотрю за темную вуаль, и вижу берег очарованный и очарованную даль…». Странные слова. Он невольно посмотрел вверх и обомлел: с книжкою в руке на толстом суку сидела девушка:

– Сегодня хотела тебе стихи Блока почитать, но передумала, снова примешь за свои и опубликуешь в районке, как сонеты Шекспира. И ведь никто не догадался.

– Вы кто, барышня? – вымолвил Артур.– Значит я не поэт, и вы не муза, а просто суфлер, извините.

– Ты не узнал меня, Артур? Мы вместе в детсад ходили. Я внучка Кузьмича, Вера Ковылева.

– Когда вы уезжали из деревни, я плакал. Вот и стихи тебе посвящал, но оказалось, они не мои.

– Ты плакал? – переспросила Вера.

– Да, плакал, и печаль никогда не покидала меня.

– Это, Артур, потому, что ты остался жить в степи, вот у этого вяза, без новых впечатлений.

– Я подумал, у меня проснулся талант, что именно здесь, у вяза, пришло ко мне вдохновение. Фарс в том, что пошутила над всем этим моя первая любовь.

– Спасибо, Артур, я польщена, но… сам посуди, другие времена, другие нравы. У меня усадьба у моря, двое детей…

– Уже двое?

– Так, двадцать лет пробежало.

– А стихи ты любишь, или захотелось меня разыграть?

– Я прагматичная, но хорошие стихи люблю, сама пописываю.

Артур провел рукой по стволу вяза:

– Не у каждого в любви вот такой узел, чтобы прочно, навеки, не всем это дано, Вера, так что не печалься, тем более другие времена, другие нравы.

– Калека твой вяз, а не источник вдохновения. Хотя, если ты видишь в разбухшем рубце крепкий узел, не все потеряно, и ты сможешь найти свою музу. Дерзай, Артур, – она слезла с дерева и, сняв туфли, высокая, красивая, пошла по колено в прибрежном ковыле к деревне.

Ни веры, ни надежды, ни любви. Только ветер, вдоволь накатавшись в степи на колючках, качался на ветвях, да выскочивший из норы суслик, оглядевшись, и не обращая на него внимания, побежал к Узеню напиться водицы. Безразлично зевнула усевшаяся рядом ворона. Артур пришел к горькой мысли: если вот сейчас, не станет его, никто и не заметит, даже в Баклушах…

Словно мазанули по лицу светлой краской – расплескивая босыми ногами буруны ковыля, к вязу возвращалась Вера.

– Счастье мое, – Артур взял ее за руки.

– Подожди, Артур. Я Вера, но другая, из параллельного мира. Мы ваше отражение или мы ваше – все равно. Твоя любовь выше всяких законов мирозданья, и вот я здесь, преклоненная и любящая тебя.

– А твой Артур?

– Он тобой восхищен и согласился с моим решением. Вы двойники, но внешне, в духовной жизни меньше совпадений.

– Это ваши неопознанные летающие объекты видит Кузьмич с пожарной каланчи?

– Нет, мы с вами на одном уровне развития. Вероятно, это аппараты других, более совершенных цивилизаций, быть может, инопланетных.

– А в вашем параллельном мире есть Баклуши?

– Конечно, Артур, и дерево такое же, как вот это, есть, и речка. Скучать не будешь.

Артур посмотрел на Узень, заросший бородой-камышом, на распухшую коленку вяза, на довольного суслика у норки:

– Нет, милая Вера, пусть останется все, как есть. Без родственных душ в наших мирах ни тебе, ни мне не будет счастья. Видишь ворону? Почему она у ног моих сидит. Своим считает.

– Я все поняла, Артур, но переубедить меня трудно, ты достоин настоящей любви – искренней, бескорыстной.

– Еще раз спасибо тебе, Вера, хотя много в твоих словах преувеличений.

– Зато я поняла главное: в открытую душу проще всего плюнуть. Прощай, несостоявшееся счастье мое.

Не стало и второй Веры. А, может быть, образ девушки – продукт его воспаленного мозга. Чтобы охладиться, Артур вошел в Узень. Здесь было мелко, а там, за камышами, он знал, таился омут. Сомкнулись над головой серые воды, а где вынырнул парень, никто не видел. К излучине редко приходили баклушевцы, далеко, а суслик, как ни вытягивался на задних лапках, за камыши не мог заглянуть.