Артур Аршакуни - Мой Эдем. Стихи и проза последних лет

Простил помятую рубаху,
Простил петрушечный почет…
За то, что он исполнил Баха?
Неправда!
Бах тут ни при чем.

Смех за спиной взорвался снова.
Я обернулся невзначай —
Он разливал в мирке медовом
По кружкам чай.
(Или не чай?)

Простил подземного паяца
За мелочь – истина проста:
Перед игрой он вытер пальцы,
Снял шляпу, скрипку взял
и встал.

Терьер ирландский – нравом генерал,
А взглядами – послушник, или инок.
Он никого к себе не подпускал,
Вот ранка на ноге и загноилась.

Натер ли как-то? Стукнул на бегу
Иль в честной получил собачьей драке?
В ирландскую впечатано башку:
Все стерпят Настоящие Собаки.

И счастьем было до недавних пор
Настигнуть кошек в мартовском проступке
И гнать их с наслажденьем через двор,
Чтоб вихрем шерсть кружилась в переулке.

Твой неподкупный простодушный взор
Нас заставлял за дело приниматься.
Мы не вели фривольный разговор
И тут же прекращали целоваться.

А в хитрости ты был большой мастак,
Тихоня и аскет, приличия витрина.
Следить за всеми в тридцати местах —
Ты не терьер.
Ирландское нейтрино!

Местоблюститель дома и семьи,
Хранитель пуританского уклада,
Тебя боялись доги, черт возьми,
Неистовый мохнатый Торквемада!

В природе милосердна смерть к зверям.
Она их гонит дальше в чащу леса.
Смерть на глазах людей – позор и срам,
Собачьей жизни тягостный довесок.

Мы все терялись, люди и коты,
Под взглядом и взыскующим, и строгим.
Ты так хотел небесной чистоты,
Что первым проложил туда дорогу.

Счастливая, завидная судьба!
Ты в доме был правителем из тени.
Намордник ты считал клеймом раба
И милостиво дозволял ошейник.

Я старый скептик.
Вера – атавизм.
Но чудится, что в небесах бездонных
Скажу я тихо:
– Чарли, отзовись! —
И мокрый нос уткнется мне в ладони.

Рычит щенок на нас из-за забора.
Старается, аж пробирает дрожь.
Глаза горят!
Да, видно, очень скоро
По-дружески к нему не подойдешь.

Он даже воробьев согнал с осины,
Бесстрашный и отчаянный щенок!
И только хвостик, все еще крысиный,
На всякий случай прячет между ног.

Здравствуйте, деревья! Как делишки?
Вас в убранстве снежном не узнать:
В блестках серебра, в толпе людишек
Мчится на рысях царёва знать.

Впереди сосна с осанкой статной
Нынче, откровенно говоря,
Я царицей звать тебя не стану,
Только фавориткой у царя.

Ветер ищет в кронах себе место.
И гуашь сменила акварель.
Словно спичку чиркнули в оркестре:
Красным – скрипки, альт, виолончель.

Красные стволы, как медь органа.
Весь регистр нижний, до басов.
В час назначенный орган тот окаянный
Проревет мне страшный трубный зов.

Задник весь в берез разводах серых.
Зимний эталон белил – не вы.
Будьте же немного милосердны,
Мне мазок оставьте синевы!

Луч закатный прыгнул с черной ели,
Мне зрачок хрустальный расцветил.
Милые, спасибо!
Я к постели
Возвращаюсь бодрый, полный сил.

Сыплет снег и сыплет в круге света
Монотонной шевелящейся стеной.
Третьи сутки, в тишине глухой, без ветра,
Как образчик бесконечности дурной.

И, как всякая дурная бесконечность,
Он имеет мысленный тупик.
Бестелесное, безОбразное Нечто,
Без клешни рак, лошадь без копыт.

Что она дурная – понимаю,
Сознаю: не воду пить с лица.
«Я другой такой страны не знаю».
…Господи, он сыплет без конца!..

Вчера был сильный снегопад,
Хотелось плакать.
Зима никак не вступит в такт,
То снег, то слякоть.

Теперь же снег летит пластом
С больничной крыши
И гонит воробьев за дом,
Домовых, рыжих.

И снег – как анекдот дурной.
Молвою битый.
И рак опять туда с клешней,
Где конь с копытом.

Как учитель, строгий, резкий
На окне ребятам
Чертит страшные отрезки
Циркулем рогатым.

Тихим утром на рассвете
Ляжет под забором,
Словно сторож дядя Федя,
Пьяненький и добрый.

Кто выдумал, что месяц март – юнец?
Маршак?
Так он ведь с юга родом!
У них в Воронеже и жнец – в дуду игрец,
Забыл он: климат – это не погода.

Конец зимы?
Согласен.
Но конец
Любой – распад и савана покровы.
Попробуй-ка маршаковский малец
Осилить настоящие сугробы!

Когда завоет март в трубе – шалишь! —
Мне жалко путников, в особенности пеших.
Не зря в Армении март называют «гиж»,
Что в переводе значит «сумасшедший».

Нет, брат, «марток – поддень еще порток»,
Да не забудь про теплую рубашку.
Но чтоб малец испытывал восторг?
Маршак не ведал.
Это барабашка!

Так хочется назвать весны приход?
Тогда – апрель.
Не буду я аскетом.
(Но не забудь апрельский снег и лед,
На день Победы майский ледоход
И холода черемухины летом).

Тут есть и дополнительный резон.
Забыли, братцы?
Климат – не погода.
У нас ведь отопительный сезон —
Как минимум
(как минимум!)
Полгода.

Короче.
Климат наш той сказке вопреки
Диктует год делить на половины:
Зима, где царствуют одни мужчины,
Подростки, мужики и старики,

И лето, женские обличья и дары:
Красавицы и золотые руки,
Кормилицы оравы детворы,
Хозяйки Медной и любой другой горы,
Юницы самой ангельской поры
И, безусловно, мудрые старухи.

И паритет да будет соблюден!
Здесь все, как в жизни, а не так, как в сказке.
Кто знанием таким вооружен,
Тот Маршака читает без опаски!

1.
Если б ноги по дороге
Без меня ходили,
То меня бы от прогулки
Враз освободили.

Погуляли без народу,
Никуда не делись бы,
И обратно за работу
К своему владельцу.

Если б руки, две подруги,
Под руку гуляли,
Ночью в тихом переулке,
Кошек бы пугали.

Опоздают на минутку,
Я б ворчал немного,
Потому что добрый жутко,
С виду только строгий.