Ирина Мовчан - Своя ноша не тянет. Пять дней из жизни простой рекламщицы

– Обещаю твердо: больше ничего делать не буду. Клянусь своим здоровьем. Работай спокойно, просто хлеб не покупай домой. Если б не хлеб, я бы тебе и не сказала. А то ведь купишь, Дусь, испортится батон.

– Ну хорошо. Пока, бабуль.

Дуся позволила себе обернуться. Преследования точно не было.

В вагоне метро на «зеленой» ветке было днем не так тесно, как в час пик, и Дуся села на освободившееся место. Сидя думалось как-то медленнее, и мысли Дусины повернули совсем не в практическую сторону. И почему так получилось, недоумевала Дуся, что ей некого попросить помочь разобраться в этом деле? Ей впервые за много лет понадобилась серьезная помощь, она впервые за много лет попала в ситуацию, в которой не может ничего понять, и что же? Оказалось, что кроме дяди Славы, друга отца, у нее нет знакомых, на которых Дуся могла бы рассчитывать. Дядя Слава далеко, поэтому надеяться совсем не на кого. Только на себя. «Как же так оказалось? – загоревала Дуся, рассматривая свою жизнь со всех сторон. – Я же всем всегда помогаю. Я всегда выручаю всех, кто меня об этом просит. Мне не в тягость. Почему же мне самой некого попросить о помощи? Даже обратиться не к кому. Может, просто нет у меня сильных друзей?» Делать такие выводы было обидно, но Дуся честно старалась искать причину, которая привела к этой непонятной ситуации, в себе, как всегда учил отец. «Попала в неприятности – найди мужество признаться, что ты сама в них вляпалась» – отчетливо прозвучал в голове ироничный голос отца, как будто он сказал эти слова где-то рядом, Дуся от неожиданности даже оглянулась по сторонам. «Все, приехали. Уже началось что-то психическое. К врачу сходить или пока просто валерьянку попить? Наверное, те таблетки, что бабуле выписывают от бессонницы, все-таки нельзя, что-то там врач говорила, что никому не давать и самой не пить…»

После «Автозаводской» почти никто не вошел, и Дуся сразу обратила внимание на мальчишку лет двенадцати, который встал посреди прохода, собираясь запеть. Острое плечо оттягивала обшарпанная гармошка. Парень несколько раз переступил с ноги на ногу, чтобы встать потверже. Мальчишка был смуглый, чернявый, с густющими, загнутыми кверху ресницами. Тоненькая шейка в вороте дешевой клетчатой рубашки вызывала жалость и умиление. «Дать, что ли, пятьдесят рублей? – расчувствовалась Дуся. – Вон какой хороший. Лицо умное, глазки честные. Не просит на лечение, не ворует. Работает. Да, пожалуй, такому хорошенькому десятку маловато, дам пятьдесят».

Двери закрылись, мальчишка сыграл незатейливое вступление и запел. Репертуар хозяевами был выбран правильный, жалостливый: «А я хочу, а я хочу опять по крышам бегать, голубей гонять…», и заиграл мальчишка складно, и петь начал сразу звонко, но Дусина рука, потянувшаяся к молнии на сумке, вдруг остановилась. Певец не просил. Он бросал вызов миру. Дуся ощутила, что мальчишку ей больше не жалко.

Огромная, немереная сила слышалась в этом иногда срывающемся на петушиные трели голосе, и столько было в нем самоуважения и чего-то еще по-настоящему мужского, сразу не понять чего, что Дуся вдруг откровенно восхитилась парнем: вот это волчонок! «Этот выберется, – через минуту окончательно уверилась она, – он сможет. У него получится, чего бы ни захотел». Дуся, замерев, вслушивалась в то, о чем мальчишка пел. «Ах, детство, детство, ты куда, постой…» – произносили губы, а слышалось отчаянное: «Я вырасту. Вот увидите, я вырасту. Я такой, у меня все будет обязательно. Вы тут сидите, равнодушные и сытые, и вам наплевать, что мне трудно. Ну и что. Мне противно вам петь, но я пока делать больше ничего не умею, поэтому и пою вам. Я стараюсь. Потому что надо. Вот увидите, сволочи, я тоже вырасту, я скоро вырасту…»

Не только Дуся, весь вагон замер, люди сидели оцепенев, как-то даже испуганно, и никто почему-то не смотрел на мальчика. Когда он закончил песню и оглядел пассажиров, чтобы подойти к тем, кто хочет заплатить за концерт, то увидел, что слушатели сидят неподвижно. Люди, как и Дуся, отчетливо уловили, что рассказал о себе мальчишка, и никто не потянулся к карманам и сумкам. Жгучая обида полыхнула в черных глазищах и они мгновенно наполнились слезами. Поезд остановился на «Коломенской», двери вагона открылись, мальчик стремглав выскочил и смешался с толпой на перроне. Пока Дуся приходила в себя, двери закрылись снова, поезд тронулся и уже ничего изменить было нельзя. То есть, конечно, можно выйти на следующей станции, покататься в метро туда-сюда, найти певца и дать ему денег. Только что это изменит в мальчишкиной жизни? Деньги, сколько бы Дуся ему ни дала, все равно пойдут тому, кто этого мальчишку использует… И назавтра парень снова будет петь свою песню в очередном ненавистном вагоне метро и так же точно будет сдерживать обиду, потому что денег ему, сильному и гордому мужчине, никто не даст…

Такого стыда Дуся не испытывала давно. Даже, наверное, никогда в жизни не испытывала стыда вот по этому поводу: что не подала попрошайке. В последние годы нищие буквально заполонили метро, выпрашивая денег «на похороны», «на лечение рака», «на операцию смертельно больному сыну», «на протезы»… Столичные жители давно научились их не замечать. Однако детям, которые в метро пели, прося за это деньги, Дуся всегда подавала: это был труд, и работающие дети вызывали у Дуси чувство вины за детство, прожитое в достатке. Хотя она и знала, что все деньги эти дети кому-то отдают, и что, возможно, работают только за одну еду, и что, скорее всего, где-нибудь в Молдавии или на Украине у такого мальчишки есть родители, которые сами отправили его сюда работать… Знала и все равно подавала. Вот только мальчишке этому почему-то не подала. Боже мой, как стыдно!

Дуся не помнила, как вышла на Каширской и как ехала в троллейбусе. Очнулась она только перед дверью «Неяды». Совсем распустилась, пришлось ей отругать себя. Скоро над сериалами начнешь плакать! «Ну не дала денег и не дала, так и никто не дал! – набросилась она на мальчишку, как будто тот мог слышать. – Просить надо было как следует! В любом деле нужно разбираться, особенно, если с людьми работаешь! Веди себя, как положено попрошайке, а то – сильный он! И в руках себя держи, а то ишь ты, расплакался! Мало ли кто мне чегоне давал! Никто и не обязан!» Легче почему-то не стало, но времени на виртуальный скандал с мальчишкой не было совсем: Дуся была уже в приемной Сергея Борисенко, финансового директора «Неяды».

– Дусь, ты чего? – навстречу шел Сергей Анатольевич Борисенко. – Ты чего так затравленно оглядываешься, случилось что?

– Здравствуйте, Сергей Анатольевич! – вовремя вспомнила Дуся правила хорошего тона. – Зеркало куда дели?

– Господи, слава богу! Вот ведь женщины! А я уж черт те что подумал! Здравствуй, дружочек! Ты у меня, оказывается, не бизнес-вумен, а нормальная барышня! – обрадовался Борисенко так, как будто получил неожиданный подарок. – Без зеркала жить не можешь! На прошлой неделе стол мне заносили новый, и как-то зацепили ребята за зеркало ваше драгоценное, чем, сами не поймут. Хорошо хоть разбилось на две части, не поранило никого. Купим, купим, а то нам без зеркала никак, – покосился он на секретаршу Марину, оставшуюся сидеть на рабочем месте. – Кофе будешь? Печенье там, еще чего-нибудь? Или чай?