Руслан Каштанов - Шарада

–Пойдем отсюда, – говорит он мне.

И я молча следую за ним.

По ходу мы берем мне бутылку пива, а потом отправляемся в операторскую.

Перед нами несколько экранов, транслирующих запись с камер безопасности. Нас (а конкретно, Лешу) интересуют только те, которые висят при входе. На одном экране мы видим, как на улице толпятся молодые люди, в ожидании того, когда наступит момент попасть вовнутрь. На другой все то же самое, только теперь мы видим людей, проходящих через охрану.

Леша надевает свои очки в черной оправе, и поправляет плоский козырек своей кепки, подняв его немного вверх. Он слегка уставший. Любимая работа не всегда способна приносить реки удовольствия. Сейчас наступил момент естественного отбора: с дозволения pr-менеджера кто-то проходит face-control, а кто-то нет. Леша приготавливает рацию, чтобы в ответственный момент передавать двум охранникам свое особое мнение.

–Это новые охранники, – говорит он мне, не смотря на то, что те работают как минимум пару недель. – Им нужно больше помощи. Ты прошел без проблем?

–Да, – говорю я. – Я с ними уже познакомился.

–И как они тебе? Какое впечатление оставили?

–Нормальные парни! – Я пожимаю плечами. – Сообразительные!

Рядом с нами сидит еще оператор видеонаблюдения, который, к слову, также относится к штату охраны. В отличие от Леши, я не могу сделать вид, что его нет рядом.

–Они слишком долго всему учатся, – говорит Леша. – Сегодня поставили их вместе. Может, сработаются.

Мне хочется сделать скидку на их возраст (один из них даже младше меня на год, – только переступил порог совершеннолетия; но выглядит так, как будто прожил уже четверть века, и все это время провел на брусьях или на перекладине). Но я понимаю, что в наши дни такие скидки делаются редко. Раз уж ты пришел работать, значит выполняй свою работу чисто.

Леша не делает скидок. Испытано на себе.

Я похлебываю пиво, и наблюдаю за тем, как работают другие. Это умиротворяет.

Между делом, мы общаемся.

Бывает, что Леша говорит без умолку, – все подряд, все, что думает, сохраняя дистанцию в общении, этику и стремление не оскорбить собеседника (если только тот, конечно, ему импонирует); а бывает, что он молчит, и из него не вытянуть и пары слов. Его мысль, порой, бывала столь сосредоточена, что он не мог впустить в свою орбиту никого, до тех пор, пока мысль эта не полетит вольной птицей в потоке ветра к своему логическому завершению.

Сегодня он был словоохотлив, хоть и не скрывал своей усталости.

–Я занимаюсь этим уже четыре года, – говорит он мне о своей работе. – И ни разу за это время мне не хотелось что-то менять. Я всем был доволен. Мне казалось, что я получил благословение на то, что я делаю. Но теперь мне захотелось что-то изменить.

–Срок действия благословения истек, – пошутил я.

–Точно, – вполне серьезно говорит Леша. – Любой договор имеет временные рамки. Нужно помнить об этом, когда заключаешь сделки с небесной канцелярией. Я не думал об этом. Не заботился об этом. Меня все устраивало. Мне все нравилось.

Он поднес ко рту рацию и сказал в нее:

–Эти двое остаются на улице.

Рация откашлялась линейным треском и выплюнула подтверждение.

–Так значит, ты теперь чем-то недоволен, – говорю я ему. – Интересно!

–Нет, братан. Ты слишком резко повернул на перекрестке. Слышишь, как тебе сигналят другие водители?

Я ответил молча, одним взглядом и пожиманием плеч: «Конечно, слышу, братан! О чем речь?».

Он продолжил свою мысль о бестактном поведении на дороге:

–Это потому, что ты был слишком дерзок; ты не посмотрел по сторонам, и потому не увидел многих вещей.

–Скажи мне, что я пропустил.

–Я всегда доволен тем, что происходит в моей жизни… Хорошо, – стараюсь быть довольным.

–Тогда зачем отказываться от того, что имеешь? – Я не даю ему ответить сразу. – Стало мало, ведь так? Хочется больше!

Я подтруниваю его. Как и он меня. В нашем общении так было всегда.

–Дело не в объемах. И не в массе. Дело в том, что творится здесь, – он указал на сердце, – и здесь, – и на мозг.

–О! – вздохнул я. – Там какие-то сложные перемены?

–Я не могу больше стоять на одном месте. Но и не могу двигаться. Это просто… Я срываюсь на всех! Веду себя, как кретин!

–Не заставляй меня говорить, что ты всегда не мог стоять на одном месте.

–Как ни крути, но раньше я был более терпим.

Я ухмыльнулся.

–Даже эта комната мне кажется бестолковой, – говорит Леша. – А люди… Люди просто добивают меня!

Рация ожила, и прошипела: Война – отец всего. Война – отец…

Я удивляюсь такой необычной передаче информации. Но, так как Леша и оператор за пультом даже не обращают на это никакого внимания, я делаю вид, что пропустил сложную кодировку мимо ушей, – у каждого свои способы общаться и понимать друг друга, верно?

–Может, тебе просто потрахаться нужно? – грубо говорю я Леше.

Не могу сдержаться. Иногда проще все свести к чему-то базовому, более обыденному, чтобы не напрягать свои мысли и не испытывать на прочность свои нервы.

–С этим у меня все в порядке, – нехотя отвечает он мне.

Мы редко говорим о нашей интимной стороне жизни. По многим причинам. Основную роль играет взаимоуважение. Эту роль я иногда исполняю из рук вон плохо.

–Познакомился с кем-то?

Я заинтригован. И мои глаза заинтригованы. И когда я отпиваю из бутылки пива, мой рот заинтригован тоже.

–Поверь мне, – говорит мне Леша, замечая, как я встрепенулся, – лучше бы этого не было.

–Не заставляй меня спрашивать, почему.

–Потому что человек, который ждет меня дома, который предан мне, как пес, и который во многом способен поддержать меня, – этот человек принимает сейчас весь удар на себя. Представь теперь, как ему тяжело.

–Открою тебе тайну, – приблизившись к нему ближе, сказал я. – Он извращенец. Ему это нравится. Этот человек – мазохист. Привяжи его к кровати и отшлепай до красных пятен, – уверяю, ему это понравится!

–Как бы не так!

Я поднял бутылку так, как будто это был тост, и за последние слова нужно было выпить. Выпил. И вдруг увидел на мониторе знакомое лицо.

Бывают в жизни лица, которых по многим причинам лучше не встречать на своем пути. Это было одно из этих лиц.

–Твою мать! – говорю я. – Вот же ублюдок!

Леша сразу понял, о ком я так славно отзывался.

Парня, приближающегося к face control, звали Олегом. Он определенно был болен. Болен своим самолюбием, целеустремленностью, трудоголизмом и потребностью вечно испытывать стресс. А еще он был маниакально одержим стремлением к физическому насилию. Одна девчонка рассказывала мне, каким он был с ней, когда они оказались тет-а-тет у него дома. Она говорила об этом, не смотря мне в глаза, куда-то в сторону, сохраняя хладнокровие и стойкость духа. Хотя, после того, как тебя поимели, как животное, избили, как проститутку (удары точные и умышленные; такие, что после них не остается синяка), а потом еще и посмеялись в лицо за все проделанное, – после такого хочется только одного, – скинуть бремя стыда, остаться понятой, сбросить с себя груз насилия.