Кантемир - XYN

Полную, бесконечную, прекрасную жизнь.

По вечерам собираясь на большом диване, вы обнимаете друг друга. Говорите прекрасные вещи. Ваши дети будут вас любить. Они тоже станут честными людьми, и тоже будут учиться плести бисером и целовать скрипящую суставами бабушку, которая от старости уже ни черта не понимает.

А я смотрю на вас, стоя рядом, опершись о дерево. Не понимая, зачем вам это все нужно.

Но, знаешь, я уважаю тебя. Я уважаю твою бабушку, твои политические взгляды. Твои религиозные чувства. Я уважаю снег, уважаю плетение бисером. Уважаю твой труд и твой капитал. И все же не понимаю, почему тебе все это важно.

В целом, я слишком жалкое существо, чтобы иметь хоть какое-то право учить тебя чему-либо. Ты прекрасен. И, уверяю тебя, целовать бабушку – великолепный вид отдыха. Новогодние подарки. Общество близких и друзей – это прекрасно. Просто у меня никогда этого не было.

Но, знаешь, почему я вообще начал эту болтовню? У меня есть робкое чувство, что тебе все это продали. Просто-напросто втюхали идею идеальной жизни. Продали абсолютно все: любовь к твоей скрипучей бабушке, к ведру говна, что называют политикой. Тебе продали секс, продали барокко. Продали плетение бисером. И ты все это купил. И даже не задумался. Просто не принято задумываться. В конце любой твоей страсти стоит покупка. А зачастую – и в самом начале страсти стоит покупка. Потребление. Ты, я уверен, один из тех людей, что перед тем как начать бегать по утрам, покупает кроссовки. И это нормально. Это удобно.

Но бегать, как и все обладатели новых кроссовок, ты так и не начнешь.

Ну а хули – зачем пытаться думать об истинности тех или иных мерил и норм, если пытаясь им противоречить, на тебя кричит мать. А потом учитель. А потом начальник. Они все будут говорить: «Поцелуй бабушку, ублюдок!», что будет значит: «Купи же наконец наши кроссовки – и не рыпайся, сученок!».

И ты купишь кроссовки. Купишь.

И бабушку тоже поцелуешь, будь уверен.

И в этом нет ничего плохого. Я уважаю тебя. И иду по проспекту. И все наблюдаю за людьми. Все-таки прекрасные создания. Пожалуйста, не принимай мои слова всерьез – все это глупости. Я всего лишь ворчу на ваши жизни. А сам не живу. Жизнью это назвать нельзя.

Детишки – маленькие и глупые – это качество они переняли у родителей – бегают туда-сюда. Беспричинно виляя своими маленькими попками, что крепятся к пухленьким ножкам розового цвета. Кричат друг на друга. Те, что постарше и посильнее, бьют тех, что помладше и послабее. Они еще не понимают, что так будет всю жизнь.

С какой-то определенной периодичностью один из детей падает с качелей или бьется головой об какую-нибудь железяку. Его мать моментально подбегает к нему. И, небрежно и грубо поднимая его с земли, почему-то кричит на него. Хотя он ни в чем и не виноват. Первый пошел. За ним его мать. Второй. Третий. Конвейер насилия.

Хотя удивляться тут нечему. Два человека очень уж хотели поебаться. Поебались великолепно. И вот тут бегает Денис.

Я сижу на лавке. От детской площадки меня отделяют кусты. Из своего укрытия, я, вальяжно покуривая сигарету, наблюдаю за их желтыми ртами. Пока они, сами того не зная, проживают лучшие мгновения своей жизни, матери их пылко обсуждают последнюю серию какого-то сериала. Ебаного, полагаю, сериала… В целом, они выглядят счастливыми.

Детство не вызывает у меня теплых воспоминаний. Точнее, вызывает омерзение. «Убей своего отца» пронеслось у меня в голове. Забавно.

В самом углу детской площадки я увидел маленького мальчика, стоящего у дерева. Вдалеке от всех. Он катал свой самосвал вверх и вниз по стволу дуба. Долго и неустанно он продолжал делать одно и то же, своими крохотными губками имитируя звук мотора. Бвввввв… Я закрыл глаза. И вот мне десять лет.

Чавканье отца. Крик матери. Если честно, в этом было мало приятного. Я свято верил в то, что родители мои делают все правильно. Я был отличником. Каждая высшая оценка была плодом страха. Страха, что меня будут бить. Или кричать. В целом, одно и то же.

Когда меня били или когда на меня кричали, я думал, что так и надо. Что это само собой разумеющееся. Каждый раз, когда я говорил: «Зачем вы меня бьете? Вот у Леши не такие родители!», в ответ я слышал: «ЭТО ТЫ ТАК ДУМАЕШЬ! ВСЕ ТВОИ ОДНОКЛАССНИКИ – ДЕТИ НАРКОМАНОВ И АЛКОГОЛИКОВ. ИМ ДАЖЕ ЕСТЬ НЕЧЕГО. ВОТ ТЫ СВИНЬЯ! ЕЩЕ И ЖАЛУЕТСЯ, ГАДЕНЫШ. ЧЕТВЕРКУ ОН ПОЛУЧИЛ… Ты хочешь, чтоб над нами все смеялись? Позорище».

И я в это верил. Зубрил уроки. Ходил на кружки. Занимался рисованием, футболом, танцами… Футбол…. Я был лучшим футболистом своего возраста во всем городе (даже получил какой-то пластиковый кубок). Наша команда разносила в пух и прах всех противников – хоть в какой-то мере, полагаю, благодаря мне. Тренер говорил: «Тебе надо попробовать себя в профессионалах». Но, как только я сказал об этом родителям, я получил ответ: «Футболист не профессия. Да и возить тебя времени у нас нет. Чтобы у тебя на столе оказалась эта еда, нам приходится батрачить, как проклятым». Я смирился и с этим. И через какое-то время полностью забросил футбол.

В какой-то момент я понял: чем меньше я буду делать, тем меньше вероятность того, что я буду что-то делать неправильно. И я перестал заниматься футболом, танцами и рисованием. Перестал ходить на кружки.

Когда я был подростком, домашние задания стали для меня чем-то слишком простым. Уделяя им пятнадцать-двадцать минут, я неустанно получал оценку «Отлично». Контрольные, зачастую, у меня списывали одноклассники. А порой, за урок я успевал решить ее не только себе, но еще и соседу по парте. И я был не против.

Сделав на коленках уроки, я шел гулять. Гулял я один. Иногда ко мне прилипал какой-нибудь тупорылый одноклассник. Мне было все равно – я просто делал вид, что его не существует.

Мне было слишком скучно со сверстниками. Возвращаясь домой, я рисовал портреты киноактрис. В какой-то момент жизни, все свои залежи портретов (их набралось больше полусотни) я начал использовать для дрочки. Точнее, для вдохновения. Так звучит лучше.

Когда мне было лет четырнадцать, ко мне подошла моя учительница литературы. Кажется, ее звали Наталья Сергеевна. В руке она держала листок. Улыбалась – мило и глупо. Как и все люди. Листок этот, оказывается, был моим сочинением. Закатывая глаза и часто вздыхая, она говорила мне, что у меня есть талант к писательству. Я ответил ей, что она ошибается. А на следующий день она дала мне книжку. Достоевский. И мне понравилось.

И вот – в мой стандартный набор: уроки, прогулка, рисование, попала еще и литература. Дожидаясь того, когда уснут взрослые, я включал свою лампу и читал книги. Читал я много. Но достаточно быстро понял, что все эти книги мертвы. Мертвы и беззубы. Профессиональные писатели ворочают несколько сюжетных клише, приправляя их какими-то переживаниями и размышлениями. Никто из них правды не говорил. Я это чувствовал. И своим наивным разумом подумал: «Правду скажу я!». Я начал писать. Иногда стишки, иногда какую-то прозу. Но я уже тогда осознавал, что в своих потугах я крайне немощен. И я четко решил, что должен научиться писать. И решил поступить на сценариста.