Кантемир - XYN

У матери на меня были другие планы. И вот он я – сижу здесь. Экономист.

Конечно, детство мое было не столь безобразным и одиноким. В какой-то момент появились и пьянки. И девочки. Но вспоминать это все мне не очень хочется.

Было много всего. Много всего гадкого.

Да все это гадко.

Пойду-ка я отсюда.

…

Боль медленно перестает сверлить мои виски. Я слишком легко оделся – просто затянулась зима. Не очень понятно, да? Попытаюсь объяснить: обычно люди надевают теплые вещи, когда становится холоднее. Надевают футболку, когда жара. Куртку, когда колотун. Я искренне верю в то, что мир подвластен какой-то общей системе равновесия, где, надев легкое пальто, я обрекаю погоду на насильственное изменение ее в пользу тепла. Вполне возможно, что это полнейшая глупость, однако, стоит только закрыть глаза и поверить в чудо, как вдруг ты оказываешься на берегу моря, а морозный ветер превращается в приятный бриз. Все зависит от того, как посмотреть на мир. И лишь настроенная на рациональность оптика не дает нам возможности открыть люк и увидеть действительность так, как этого хотим мы сами. Действительность. Хм. Бестолковое слово.

И только крик матери разрушает идиллию.

Вообще крик матери разрушает многое. Но сейчас не об этом. Воскресное февральское солнце дает надежду. Впервые за несколько месяцев, посмотрев на девушку, не видишь в ней усталости. Солнце останавливает время, и каждое движение ее ресниц становится кинематографичным. Взмах. Один, два, три. И вот она уже кокетливо смотрит на меня. Обычная девушка – глупая или умная, красивая или не очень, все это не так важно – в это мгновение она становится прекрасна. Вот она прошла, оставляя после себя нежную улыбку на моем лице. Утраченная юность хочет грубо сломать лед моей не по годам кровожадной меланхолии. Или сломать мою бесплодную заумь. Сломать Сартра. Кафку. Сломать их всех о легкие наркотики, разнообразие в сексе, популярность в социальных сетях… Но юность моя куда слабее их всех. К сожалению. Камера заключенного выглядит крайне пусто.

Шершавый асфальт не дает упасть. Удерживает тебя и твое равновесие. Не то, чтобы я сильно желаю выстоять. Однако, шершавый асфальт все же обязывает. Каждый шаг, сделанный тобой сейчас, был уже сделан кем-то. Дорога, ведущая к смирению, всегда протоптана счастливым обреченным. Да и доступна она только обреченному.

Зайдя в метро, я вынул из кармана пальто, которое в последний раз я надел полгода назад, купюру (небольшой подарок себе самому) – к цветной бумажке пристал длинный женский волос. Ужасная картинка.

Взяв его за оба конца и растянув во всю длину, я попытался вспомнить, кому же он принадлежит – вариантов не так много. Всматриваясь в его цвет. Закрыв глаза, проведя по нему внешней стороной ладони, пытаюсь сопоставить с образами давно случившихся секунд нежности. В голову ничего не пришло. Но сам факт находки сильно меня позабавил. Пускай и безымянная и безликая женщина, она предстала прямо передо мной. Воскресив ее, я, как это делал всегда, нежно провел рукой по ее волосам. Крайне шаткое и нервное воспоминание. Она закрывает свои глаза, немного дрожа, взяв меня за ладонь. Ее она подносит к щеке. Лоснясь всем телом, она продолжает молча держать мою руку, после чего, вдруг посмотрев на меня, берет ладонь двумя руками и целует ее. Покорно наклонившись, она держит ладонь, пронизанную юными венами, у своих неумелых губ. «Прекрасно, – шепчет она, – я очень слаба, а ты меня убьешь»…

«Графомания какая-то» – подумал я. И сразу после этой мысли, она, грубо отпустив мою руку, встает, разворачивается и уходит. Я смотрю ей вслед – она идет по темному безлюдному пляжу. В руке у нее кеды. Она исчезает, оставив лишь следы своих аккуратных ступней. Вдруг сильная волна смывает и их. Поворачиваю голову. И тут море.

– Молодой человек, вы выходите?

– Да, выхожу.

Все равно я никуда не ехал. Сегодня выходной. Я ехал из дома. Просто ехал из дома. Все улицы мне и так знакомы. Вот и эта меня не ввела в замешательство. Все уже пройдено. Мало что способно меня удивить. Моя жизнь только началась, а я даже не могу написать что-то вроде:

«МНЕ ПОХУЙ НА ВАС»

Пусть я и начал книгу с этой фразы, потом я все же понял, что совсем разучился быть злым. Или разучился ненавидеть – сути это не меняет. Зайдя в кафе, я по обычаю всматриваюсь в людей. Они смеются. Смеются великолепно и непостижимо. И не зависть, и не тоска заставляет снова и снова вглядываться в их лица. Что-то другое движет мной. «Видимо, где-то рядом университет» – подумал я, поняв, что все посетители юны. Да и слишком уж шумные для измученных жизнью клерков.

Вдруг в дальнем от меня углу я увидел девушку. Грустную. Томную. Она держала в руке книгу, но за все то время, что я всматривался в ее черты, она ни разу так и не заглянула в нее. Вдруг память снова проснулась во мне. Поспешно вынув из кармана волос, я закрываю глаза и вспоминаю… Я вспоминаю ее… Грустный безучастный глаз, так никогда и не впустивший меня в свою искренность. Шаткая конструкция продолжает обрастать деталями. И вот моя ладонь снова касается ее щеки. Наклонившись вперед, эта девочка будто вдыхает аромат моих рук. Я отвожу взгляд – и вот мы уже на пустынной июльской площади в центре города – недалеко от университета, в котором мы учились. Солнце гневно выжигает жизнь вокруг. Кошки прячутся в тени машин. Движение птиц ограничивается тенью зданий. Покоренная моей любовью, юная девушка бездвижно держит мою ладонь уже несколько часов. Мы прекрасны. После ночной смены – в восемнадцать я работал грузчиком – только прикосновение к ней и давало мне смысл не выйти в окно. А следующей ночью снова вернуться к скотскому труду. Глаза мои закрываются. И вот я кладу свою голову ей на колени. Лица моего касается ее нежного хлопка старомодная юбка. Она неустанно держит мою руку у своей щеки. Сквозь сон, открыв глаза, я вижу ее юный вздернутый нос в редких веснушках. Лицо ее воинственно строго всматривается вдаль. Я не подал виду, захлопнул веки и снова уснул.

«Как это было прекрасно» – подумал я.

И вот я в кафе. Девушка, что сидела в дальнем углу, уже ушла. Как ушла и девушка, сидевшая со мной на площади. Одна ушла домой. А другая – ушла навсегда.

Но я вспомнил ее. Вспомнил все ее черты, каждое несовершенство ее души и тела. Руки ее были в шрамах. Как и мои. Забравшись в ванную, порой мы, разбив молотком стекло, пытались разрезать друг другу вены. «Мы несчастны, но счастливее мы никогда еще не были… Я люблю тебя» – шептала она. Каждый раз, осознав то, что самый близкий человек сейчас умрет, мы поспешно бежали за ватой и бинтами. Потом, в страхе, что родители вернутся раньше времени, вытирая пол от крови, мы в хохоте издевались над глупостью нашего поступка. Одиночество всегда жило в нас. Мы слишком много думали. Слишком много требовали от несправедливого мира. Секс, которым мы занялись всего раз, не принес нам никакого удовольствия. Касаться хлопковой ткани ее юбки – в этом было куда больше нежности, чем в сексе. Застряв в лифте, помню, мы просто обнимались в надежде на то, что растворимся в теле друг друга. Нам был чужд этот мир. Чужд не так, как влюбленным. Мы не были влюбленными. Мы были воинами несуществующей армии… Мы говорили: «Там, за оградой живут злодеи, шлюхи и обманщики». Люди, сломленные грубой действительностью. Но только злодейство, блядство и обман и позволяют не рухнуть этому миру. Ужасно неудобная конструкция.