Поль Монтер - Непристойная рукопись

– Не так, – отрывисто бросил он.

Девица удивлённо приподняла бровь.

– Я хочу, чтобы ты ласкала меня губами, – произнёс он, обмирая от собственной лихости.

– Тогда вам придётся добавить ещё один франк, – без смущения ответила она.

– Хорошо, – внезапно охрипшим голосом сказал молодой человек и закрыл глаза. Но когда потаскушка опустилась перед ним на колени и обхватила руками за бёдра, Эжен вздрогнул. Неведомое прежде ощущение едва не заставило его лишиться чувств. Неимоверным усилием воли он заставил себя раскрыть глаза, словно скряга, что боится упустить хотя бы каплю удовольствия щедро оплаченной услуги. Бланшар изнемогал от нахлынувшего наслаждения. Ему казалось, что возбуждение попросту разорвёт его на куски. Во рту пересохло, он через силу втягивал воздух сквозь плотно сжатые зубы. Ах, чёртова шлюха, она точно решила его убить! Сердце колотится почти у самого горла, заставляя его издавать глухой и протяжный стон. Начисто утратив возможность ясно мыслить, Эжен сжал голову девицы руками, в желании оттолкнуть от себя, или напротив, сильнее прижать к своему телу. И вдруг она резко отпрянула, а худощавое тело молодого человека содрогнулось в сладчайшей конвульсии, заставив вскрикнуть в полный голос. Он опрокинулся навзничь и тяжело дышал широко открытым ртом, чувствуя, как мышцы живота продолжают сжиматься, словно выталкивая последние капли удовольствия.

Голова кружилась, влажную от пота грудь пробирал легкий холодок. Эжен медленно выпрямился и взглянул на девицу, продолжавшую сидеть на полу.

– Ну и дела, сударь, – протянула Маргарита, утирая шею и грудь углом простыни. – Я едва не задохнулась, к тому же вы угодили мне прямо в лицо. Стоило бы взять с вас на два франка больше.

Эжен ощупью нашёл валявшееся в углу постели пальто и, вынув деньги, не глядя бросил потаскушке.

– Бери и отправляйся к дьяволу, – вяло проронил он, вновь падая на спину и закрывая глаза. Несколько минут он слышал шуршание ткани, лёгкие шаги и наконец скрип затворяемой двери. Маргарита больше не интересовала его, он ничего к ней не чувствовал, ни расположения, ни малейшей благодарности. Ему казалось, что искренней благодарности за доставленное удовольствие заслуживает только один человек: юный негодяй Патрис Дефорж. Бланшар был твёрдо убеждён, что только непристойные откровения развратного маркиза, сняв все негласные правила и запреты, позволили ему оценить прелесть порока. Хорош бы он был, мучая себя ограничениями из нудных, с детства насаждаемых добродетелей. Эдак можно до старости не узнать ничего стоящего. И на смертном одре упиваться, что вёл безгрешную жизнь. К чёрту! Он достоин получить все мыслимые и немыслимые удовольствия, а хороши ли они в глазах окружающих, его не трогает. И если примером поведения для него стал не добропорядочный святоша, а наглый циник без чести и совести, это тешило его самомнение и придавало бравады.

Вернувшись домой и увидев несчастное лицо надоевшей любовницы, он немного смягчился и, покачав головой, произнёс:

– Наша размолвка так огорчила меня, дорогая. Представь, сам не свой я бродил по улицам, даже не замечая отвратительной погоды.

– Ох, бедняжка! – воскликнула она, бросаясь ему на грудь. – Должно быть, ты страшно замёрз, пойдём скорее, я уложу тебя в постель и мигом принесу грелку. А может, хочешь чаю с корицей?

Эжен состроил скорбную гримасу и шаркающими шагами, словно его и впрямь одолело сердечное горе, потащился в спальню. Он с удовольствием принимал заботливые ухаживания влюблённой девушки, не испытывая ни малейших угрызений совести. А что такого? Ведь в конечном итоге он даже не изменил ей. И прикрыв глаза, предался воспоминаниям. Вот обидно, что эмоции нахлынули так внезапно, а возбуждение оказалось столь сильным, что он не смог как следует растянуть удовольствие. И кончил буквально за несколько минут, как прыщавый юнец, впервые увидавший женскую наготу. Впредь надо научиться сдерживать себя. Иначе это попросту выкинутые деньги. Хм, а не заставить ли Вероник проделывать то же самое? И тратиться не придётся, да и не будет надобности изображать пылкого любовника, прикасаясь к её не слишком аппетитному телу. Да-да неплохо придумано, осталось лишь уговорить эту разиню. Но только не сегодня… не сегодня… он слишком переполнен эмоциями… потом… И молодой человек мгновенно заснул.

К началу весны он успел почти закончить рукопись, и пачка исписанных страниц становилась толще с каждым днём. Бланшар совсем перестал поддерживать разговоры служанке о браке и раздражённо обрывал её на полуслове. Ещё не время! Неужели дурацкий обряд значит для неё больше, чем его книга? Побледневшая и похудевшая Вероник часами рыдала в кухне, уговаривая себя, что Эжен попросту слишком увлечён письмом. Бедняжка от души ждала окончания его труда. Кто бы мог подумать, что, заполучив такого образованного и умного жениха, придётся так долго ждать обещанного счастья. Ах, как он изменился, проклятая рукопись отнимает у него все силы. Он даже стал совсем равнодушен к ней и частенько предпочитает проводить ночи один, ссылаясь, что голова его забита работой и попросту нет сил на любовь. На самом деле Бланшар зачастил в сомнительные кварталы и тратил деньги на гулящих девиц. Ему так и не удалось заставить Вероник исполнять его прихоть. Внутренние запреты, накрепко засевшие в голове служанки, при всём обожании к жениху вызывали у неё искреннее возмущение.

– Это мерзость, Эжен! Настоящая мерзость! На такой разврат могут соглашаться только продажные девки!

– Ну и зануда ты! Можно подумать, что я лишил тебя невинности и совратил честную девушку, – в сердцах бросал молодой человек.

– Ну знаешь! Я и не убеждала тебя в своей непорочности, но это не значит, что я позволяла себе лишнего и готова развратничать! Да я сгорела бы со стыда, посмей только проделать подобное! Господь наделил людей ртами не для такой гадости!

Подавив жгучее желание отвесить любовнице оплеуху, Эжен, как обычно, хватал шляпу и отправлялся в поисках утех на стороне. Ни раз он задумывался над тем, с каким бы наслаждением и вовсе дал надоевшей девице пинка под зад. Ему вполне по средствам нанять услужливую старуху, что молча станет выполнять работу по дому, не требуя внимания. Но страх, что обиженная любовница разоблачит преступление, сковывал ему руки.

Бланшар аккуратно поставил точку на очередном листе рукописи и промокнул чернила, как вдруг в комнату без спросу вошла Вероник.

– В чём дело? – хмуро проворчал он. – Я же просил не отвлекать меня во время работы.

– Мне надо кое-что сказать, Эжен. Поверь, это очень важно…

Бланшар обернулся и с удивлением уставился на служанку. Видно, она и впрямь готова сообщить нечто серьёзное. Осунувшееся лицо её было бледно, глаза горели как в лихорадке. Она застыла посреди кабинета, стиснув руки под фартуком, и, видно, собиралась с силами.