Свят Василев - Искусство отпирать замки. Пособие для разорителей гнезд и всех сопричастных

Они шли переулками зеленых коридоров. Беседа не клеилась. Отсутствие подходящих тем для разговора усугублялось плохим знанием французского. Вальдшнеп сыпал заученными в школе фразами и получал не вполне вразумительные ответы. Он догадывался, что согласие Соланж – не его заслуга, а стечение обстоятельств. Когда они вышли к фонтану, девушка уселась на скамью (ту самую с кованой спинкой) и принялась рисовать лошадей с рыбьими хвостами. Вальдшнеп следил за тем, как ее карандаш скользил по листку блокнота. Как из линий и штрихов, на первый взгляд никак не связанных между собой, складывалась узнаваемая картинка.

– Tu dessines bien 8 8 Ты хорошо рисуешь (фр.). , – выдавил Вальдшнеп, но Соланж, увлеченная процессом, его проигнорировала. Юноша посчитал, что она слишком легкомысленно к нему относится. Без должного уважения. Он сын человека, давшего ее отцу работу. Напротив, она должна радоваться тому, что Вальдшнеп ею заинтересовался.

В действительности все было куда проще. Его произношение оставляло желать лучшего. Соланж не расслышала ничего, кроме «bien 9 9 Хорошо (фр.). », слова универсального, которое могло относится к чему угодно. И к золотой осени, погрузившей сад в живописное увядание, и к безмолвным нимфам, смотрящим куда-то в пустоту, и к воробью, чирикающему на ветке, и к светловолосой девушке, склонившейся над эскизом гиппокампуса.

Тем временем Вальдшнеп переключился с рисунка на кое-что поинтереснее. Его глаза внимательно изучали пуговицу, которая наполовину высунулась из петельки. Одно неловкое движение и рубашка Соланж расстегнется на уровне ключицы, оголив небольшой участок кожи. А за ним станут доступны новые горизонты. Возвышенности и равнины непознанного тела.

Вальдшнеп чувствовал, что распаленное внутри желание – не голос любви, но физическая, стыдливая тяга к наслаждению. Он покорился ей сразу, утешаясь мыслью о праве, какое якобы имеет на эту невинную девушку. «Здесь я хозяин!» – звучали слова в голове. Но одновременно с ними был едва слышен угасающий лепет «Нет, это неправильно…». Поддавшись ему на мгновение, Вальдшнеп силился представить нечто омерзительное, нечто способное вытеснить зов плоти. Хотел отвести взгляд, однако тело не подчинилось. От Соланж чудесно пахло. Он ощущал потребность коснуться ее затылка, зарыться пальцами в волосы, погладить спину. Вальдшнеп вообразил себя каплей воды, проскользнувшей между лопатками.

Все произошло быстро. Одной рукой он схватил ее за ногу и опрокинул. Другой вцепился в рубашку. Блокнот с карандашом упали наземь. Соланж ударившись о скамью, вскрикнула. Первые несколько секунд ей казалось, что это игра, грубая, неуместная забава. Когда пришло осознание того, что намерения Вальдшнепа отнюдь не шуточные, она принялась отбиваться. Подняв колено, ударила ему в живот, но выпад получился слабым и лишь обозлил мальчишку. Он придавил корпусом ей ноги и влепил пощечину тыльной стороной ладони. Подсмотрел этот прием в каком-то голливудском фильме. На щеке остался ярко-алый след.

– À l’aide! À l’aide! 10 10 На помощь! На помощь! (фр.). – завопила Соланж, продолжая извиваться. Вальдшнеп закрыл ей рот рукой. Силы начали покидать девушку. Она заплакала. Брызнув из глаз, слезы окропили мужские пальцы, лежащие на сомкнувшихся устах. Девушка щипалась и царапалась, молотила Вальдшнепа по спине, вынуждая его освободить обе руки. Ее план удался лишь отчасти. Сорвав с Соланж рубашку, сын Птицееда сжал девушке запястья, а очередную попытку позвать на помощь пресек своим неумелым поцелуем. Его губы встретились с ее губами. Плохо понимая, что именно надо делать, Вальдшнеп облизывал девичий рот, пробиваясь языком к зубам. Девушка под ним обмякла. Раскрасневшиеся от рыданий глаза уставились на пасмурное небо. Боль и страх сковали все ее существо. И даже когда Вальдшнеп отпустил ее руки, потянувшись к бюстгальтеру, она была не в состоянии что-либо предпринять. Не оконченный рисунок в блокноте, обещание подсобить папе с обедом, предстали перед ней в виде бесконечно далеких, эфемерных видений, мало чем связанных с реальностью.

– Что это ты тут вытворяешь?! – в ужасе заорала Гвоздика, появившись из ниоткуда. Мужество мгновенно покинуло Вальдшнепа, и он тут же отпрянул от девушки.

– À l’aide! À l’aide! – задыхаясь в плаче, умоляла Соланж.

Гвоздика подошла к сыну и схватив его за подбородок, прошипела: «Выродок». После подбежала к девушке, сняла с себя атласную накидку и, прижав Соланж к себе, как напуганного зверька, укутала ее. «T’en fais pas, ça ira 11 11 Не переживай, все будет хорошо! (фр.). », – ласково зашептала она.

Вальдшнеп не нашел ничего лучше, кроме как сбежать.

– А ведь правду говорят, преступники всегда возвращаются на место преступления, – поля широкополой шляпы качнулись. Спустя столько лет они снова встретились в центре лабиринта.

– Здравствуй, мама, – Вальдшнеп, бледная тень своего отца, стоял спиной к Гвоздике.

– Люди делятся на два типа: тех, кто вьет гнезда и тех, кто их разоряет. Порой мне кажется, что ты лишь Минотавр, ожидающий здесь своего Тесея. Мир переживет еще ни одну мировую войну, а ты так и будешь стоять здесь и ждать, когда меч сверкнет перед глазами и появится возможность, наконец-то достойно умереть.

– Я просто не хочу делиться, – обратился к матери Вальдшнеп. Она увидела его слезы. – Он все у меня забрал, включая тебя. Я его первенец, а он ни во что меня не ставит. Каждое утро я просыпаюсь в надежде, что узнаю новость о его кончине. Он никогда не любил меня. За всякую ошибку я плачу в десятикратном размере. Зато Паше все сходит с рук.

– За свою жизнь твой отец любил только одну женщину. И это не я. Марина вот уже восемнадцать лет как мертва, но ее призрак незримо присутствует возле Аристарха. Павел – это все, что от нее осталось.

– Тогда зачем ему моя жена?!

– В капкан сестер Подгорных вы угодили оба. Тут некого винить.

4

Про таких как Зяблик обычно говорят nicht von dieser Welt 12 12 Не из этого мира (нем.). , что неудивительно, учитывая обстоятельства его появления на свет. Начать следует с того, что брак между Птицеедом и Гвоздикой трудно было назвать счастливым. Они прожили вместе около двадцати лет, а знакомы были и того дольше (с самого детства), однако так и не научились ценить и слушать друг друга. Их союз являл собой поразительное сочетание двух эгоистичных характеров, для которых считалось в порядке вещей чередовать взаимные уступки с актами дерзкого своеволия. Они сошлись на почве любви к искусству, а расстались по причине нежелания Гвоздики делить мужа с другими женщинами. Тот, по долгу службы всегда окруженный красотой, имел доступ к самым исключительным удовольствиям. Поначалу супруга относила его любвеобильность к разряду некой компенсации за те унижения, которые он претерпел в школе и в институте. Манерный мальчишка, не вхожий в дворовую компанию и подозреваемый в гомосексуальности, многое испытал и пережил. Однако Гвоздика слишком поздно поняла, что дело не в этом. Для него сексуальное обладание означало прежде всего власть, и подобно всякому бессмертному императору, грезящему о новых территориях, он взирал на очередную понравившуюся женщину с позиции полководца, вознамерившегося взять встретившийся на пути бастион. Гвоздика не раз хотела порвать с ним, но ей постоянно что-то мешало. Сперва она поддалась призрачным надеждам на перемены. В следующий раз ее остановила беременность, однако ожидания Гвоздики снова были обмануты. Из Птицееда получился никудышный отец, для которого разница между ребенком и домашним питомцем оказалась неочевидной. Вскоре Гвоздика пришла к выводу, что ее супруг не способен на любовь. В нем как будто отсутствовал какой-то жизненно важный биологический компонент, развоплощающий человеческое сердце из сгустка мышц в легковесное облако эмоций. Тем не менее, окончательно и бесповоротно ее побудили связать с Птицеедом всю оставшуюся жизнь ни тревога за подрастающего Вальдшнепа, ни страх одиночества, а финансовое благополучие и статус. Роль безумной транжиры пришлась ей по вкусу. И сколько бы она не ухитрялась истратить, Птицеед зарабатывал еще больше. В тридцать один год он принял участие в Парижской неделе моды, после чего получил мировую известность. Принимая достижения мужа за свои собственные, Гвоздика распланировала жизнь на полвека вперед, но судьба внесла коррективы. Примечательно, что именно жена Птицееда приняла Фиалку на работу. Знай она, чем это все обернется. вышвырнула бы вон эту курносую провинциалку. В течение испытательного срока Фиалка не давала поводов для беспокойства. Беспрекословно выполняла вверенные ей обязанности. Гвоздика и в мыслях не допускала, что экономка без особых внешних достоинств может приглянуться Птицееду. Миниатюрная девушка с непримечательным лицом, словно заимствованным у какой-нибудь деревенской глупышки. В ее арсенале не имелось средств, с которыми привык иметь дело модельер. Fallax species rerum est 13 13 Наружность вещей обманчива (лат.). . Она излучала ауру пасторальной идиллии, а неоднородное по оттенку родимое пятно, тянущееся от левого уха до самого плеча, вполне можно было бы принять за татуировку в виде густого соцветия, изображенного кистью импрессиониста. Следуя простому любопытству Птицеед шаг за шагом выведывал подробности ее жизни. С течением времени, взаимное уважение, возникшее не на пустом месте, а в силу необыкновенной чуткости, с которой Фиалка подмечала незначительные перемены в настроении модельера, переросло в привязанность. Птицеед стал замечать за собой странные метаморфозы. Беспокойство, соперничавшее с необъяснимой радостью, стачивало его изнутри. Сны вновь стали красочными, как когда-то давно в детстве. Птицеед тщательно камуфлировал возникающие чувства, выдавая их за проявления особой признательности. Фиалка как-то обмолвилась о том, что никогда не была во Франции. Дарить экономке туристическую поездку он счел предосудительным. В то же время он давно планировал приобрести там дом. «Если прятаться, то у всех на виду!» – отшучивался он. «От кого ты собрался прятаться?» – спросила его Гвоздика, но вопрос был оставлен без ответа. С приобретением поместья под Орлеаном жизнь Птицееда сильно изменилась. Он специально выбрал дом со множеством комнат, чтобы в нем легче было затеряться тому, кто этого хочет. К большому удивлению Гвоздики, Фиалку он назначил домоправительницей.