Ольга Краузе - За фасадом того сада. Исторические повести

Сразу вспоминается советский художественный фильм «Весна на Заречной улице», снятый режиссёрами Феликсом Миронером и Марленом Хуциевым, одна из самых популярных послевоенных отечественных мелодрам, как раз про такую учительницу. А помните крылатую фразу оттуда? – «Учение, конечно, свет, только на нашей улице фонари и так хорошо горят».

Взрослые ученики самые трудные: в основном ветераны войны и ребята переростки из тех тружеников тыла, которые обеспечили стране победу. Все они цену себе знали, а она кто? – ученая пигалица, «синус на косинус», как обозвал ее какой-то верзила. Обозвал в первый и последний раз, потому что получил такую затрещину от сидящей сзади черноглазой девицы, что более ни он, ни кто другой обзывать учительницу не посмел. В классном журнале эта черноглазая девица записана, как Кристина Пинько, но все ее звали просто Лушка Татышо. Причем, на Кристину Лушка отзывалась не очень.

На учительницу Татышо запала серьезно. Взяла над ней опеку и стала провожать домой после школы. Провожать было недалеко, но время неспокойное, а учительница проживала на Финском переулке, рядом с Финляндским вокзалом. Того гляди нападет какой лихой человек. А Лушке-то все нипочем, она вона какая здоровенная, на такую наскочить себе на погибель.

Учительнице Лушка нравилась. Вроде бы так себе, девица неотесанная, но чувствовалась в этой неотесанной такая природная сила души, такое тепло и такая надежность, что невольно только о ней и думалось.

Валентина Петровна жила с мамой, отец погиб на испытательном полигоне буквально перед самым окончанием войны. Они приглашали Лушку на чай, но та стеснялась, да и общагу на ночь закрывали, так что лучше скорей разворачиваться и топать на Арсенальную улицу, в родную общагу, что располагалась ровно напротив женской тюрьмы. Как любили поговаривать соседки по комнате: «Мы не там и слава Богу!»

Так и провожала ученица учительницу, пока не случилась беда. У Валентины Петровны погибла мама.

В послевоенном городе и так неспокойно. Одно за другим следовали ограбления продовольственных баз, магазинов, квартир. Случались вооруженные нападения на улицах, во дворах, подъездах. В руках у бандитов после войны оказалось огромное количество огнестрельного оружия, его нетрудно было найти и добыть на местах недавних боев. Еще более усугубил ситуацию неурожай 1946 года. Грабители-одиночки и организованные банды действовали во всех районах города. Среди бандитов много участников войны. На фронте они научились стрелять и убивать, и поэтому не раздумывая решали проблемы с помощью оружия. В одном из Ленинградских кинотеатров, когда зрители сделали замечание курившей и громко разговаривающей компании, раздались выстрелы. Погиб милиционер, было ранено несколько посетителей, в том числе и мама Валентины Петровны. В кои-то веки, пока дочь была на работе, она с соседкой выбралась на только что вышедший на экраны фильм «Маскарад».

Мама после ранения так и не оправилась. Умерла она дома, через неделю после выписки из больницы.

Валентина Петровна осталась совсем одна. Она так и сказала Лушке:

– Кроме Вас у меня никого нет. Оставаться одной просто страшно – переезжайте ко мне.

И Лушка переехала.

Они так и прожили вместе всю жизнь. Лушка научилась откликаться на Кристину, закончила техникум при заводе, потом заочный Северо-западный политехнический институт и работала в конструкторском бюро, все там же, на родном заводе. А Валентина Петровна так и преподавала в школе математику.

Это молодым кажется, что впереди длинная жизнь. На самом деле она очень короткая. И за эту жизнь надо столько всего успеть…

Как ни закатывай глазки, не крути пальцы веером, а в основном, французская кухня русских ресторанов до революции принадлежала татарам. Татары народ непьющий, на хмельной соблазн не падки, а потому и дела у них шли исправно, без растрат и прочих эксцессов. Касимовские татары владели сетью железнодорожных ресторанов и буфетов от Москвы до Варшавы: по Николаевской дороге их держало семейство Байрашевых.

Нонкин папаша никакими ресторанами не владел, хоть и был из тех же касимовских, но тоже при татарской должности отродясь находился. Должность эту имел по наследству от отца своего. Он исправно служил дворником при ресторане Гатчинского Варшавского вокзала. Уцелев от революций, гражданской войны и большевистских погромов, он так и продолжал грести снег и подметать двор на одном и том же месте.

Сама станция и пассажирское здание, проект которых разработал еще в середине девятнадцатого столетия архитектор Сальманович, представляли собой вытянутый павильон с арочными окнами и дверями, в котором императорскую половину от кассового зала и вестибюлей 1-го, 2-го и 3-го классов отделял сквозной проход. Участок для дворницкого обслуживания не маленький, но Нур управлялся.

Дом его недалеко, за переездом стоял. Этот переезд всегда татарским назывался. Хороший дом и хозяйство крепкое. Татары напоказ не живут, чужой зависти не способствуют. Что, там, у Нура за забором, с улицы не видать. Много у них с Зухрой детей было, да всех в Гражданскую войну тиф забрал. Нонна потом родилась. Только она теперь в их старости утешение – младшенькая, последняя и единственная живая. Они ее холили и лелеяли. Старые татары говорят, что Нур дочку распустил, да не те нынче времена, чтобы девчонку взаперти держать. На всех улицах репродукторы орут:

Кому и как там счастье, лучше сомневаться молча. Скольких беглых раскулаченных татар гатчинские соплеменники прятали по своим дворам, помогали выправить документы и пристраивали на работу среди своих – никакие нынешние следопыты теперь не дознаются. А вот в том, что сила велика, уже никто не сомневался. Если дочку в комсомол записали, значит так и надо. Нынче бабу за воротами не спрячешь. У Нура и Зухра теперь работает – посуду в ресторане моет. Какие-никакие деньги, да еще и с тарелок остатки соседских ребятишек подкормить, а то и для своих пирогов начинку сварганить. Время голодное, когда еще, то счастье будет, и кто до него доживет? А соседские ребятишки им веников для козы надерут. Самим-то драть некогда, все на работе, а покупать дорого. Нонка семилетку закончила – пошла на завод. Это бывшая артель «Юпитер», которая стала называться «Цветметштамп». Выпускались примусные горелки и арифмометры, а с 1932 года освоили выпуск портативных патефонов.

Вечерами Нонна пела в клубе, на танцах, под аккордеон самого Натана Левина. Ох, и красивая пара получалась! Даром что Натан слепой. Вроде бы слепой, а глаза прекрасны, как у ангела. В том, что промеж ними любовь никто не сомневался. А они и не перечили. Быстро сообразили, что так гораздо спокойнее. Нонну парни больше не цепляют и к Натану девушки липнуть перестали.