Андрей Абинский - Тайна озера Икс-Су. Закон-тайга

Потом испортили пулемёт – сняли затвор и поползли к своим. Этот километр за два часа едва одолели. Немцы очухались, начали ракеты пулять и пулемёты шпарят без роздыху. А у меня фриц на плечах, им прикрываюсь, да Федю за собой подтаскиваю, совсем ему худо от раны. Добрались всё-таки. Фёдора сдал в медсанбат, немца – командиру. Фриц оказался живучим. Я сильно опасался, что он не оклемается.

Утром позвали в штаб. Немец ожил и попросил показать ему бойца, который его скрутил. Захожу, докладываюсь командиру по всей форме, явился, мол. Фриц сидит, развалился в кресле, крест на шее, нога на ногу, в глазах страху нет. Вскочил, вскинул руку по-ихнему, уважаю, мол.

Потом немец сказал, что он мастер всякой борьбы и был… цветок, как это… эдельвейс. Говорил, что может стрелять и ножи метать на слух. Завязали фрицу глаза, дали его кинжал со свастикой и завели патефон. Так он попал ножом в самую мембрану!»

Дядя Гриша был дважды ранен и закончил войну в Польше.

Теперь мы сидели под навесом, курили и слушали дождь. Сначала над зеленой изгородью появились длинные прутья удилищ, потом в калитке возник дядя Макар.

– Кому скучаем? – вместо приветствия сказал он. – Десять часов уже, а у нас ни в одном глазу!

– Оно бы не повредило, – ответил дядя Гриша и пошёл в хату.

Скоро он вернулся:

– Там нету, – говорит, – надо в сарайке поглядеть…

Но в и сарае бражки не оказалось.

Однако дядя Гриша не зря был разведчиком.

– Наверное, в погребку мать заначила, – сказал он и принёс из погреба литровую банку холодной бражки.

Мы тут же организовали пикник – порезали огурцы, помидоры, лук и сдобрили салат домашней сметаной.

– Божеский дар, нектар природы, – сказал дядя Макар после первого глотка. – А что, у вас на корабле пить совсем нельзя?

– Нельзя, дядь Макар, но если очень хочется, то можно.

– И в каждом порту жена?

– Это само собой…

– А хайруз в море водится?

– Нет, дядь Макар, хариус в море не живёт.

– Это вы зря. С хайрузом никакая рыба не сравнится, – авторитетно заявил плотник. – Даже талмень. Или, к примеру, чебак.

Нашу рыбацкую дискуссию прервала тётя Фрося. Она появилась неожиданно и начала распекать дядю Гришу:

– И-и-и, старый, последнюю бражку извёл! Вечером люди придут, чем угощать будем?!

Но мой дядька был непробиваем. Он махнул рукой и спокойно ответил:

– Найдётся…

– Не серчай, Фросинья! – взмолился Макарка. – Мы с солдатиком ещё за Маргарет, бл…, Тэтчер не обсудили!

В далёкой молодости из-за непутёвого Макара моя репутация сильно пострадала. Однажды, тётя Фрося написала мне в письме:

«Андрюша, мы думали, ты матрос дальнего плавания. А ты, оказывается, плотник, как наш Макарка. Мы огорчились всей деревней…»

Макар Тенешев был плотником. Иначе как Макаркой его никто и не называл. С утра Тенешев отмечался на драге и вострил топор. Потом обходил деревню в надежде на сочувствие и кружку мёда.

У Остапа Бендера было четыреста способов сравнительно честного отъёма денег. В изобретательности получить своё Тенешев не уступал великому комбинатору.

Прихрамывая (чёртов гвоздь в пятке!), Макар подошел к нашей избушке. Безвольно повис на пряслах.

– Фросинья, – окликнул он мою тётю, – бог помочь!

– Работать с нами, – отвечала она.

– Рад бы помочь, да самим не в мочь… Солдатик твой пишет?

Солдатиком Макар называл меня. В армейском отпуске я подружился с Тенешевым, а еще больше – с его хорошенькой дочкой.

В своё время Александр Твардовский писал: «Отпляшись, а там сторонкой удаляйся в березняк. Провожай домой девчонку, да целуй, не будь дурак!» Я воспринимал слова поэта, как призыв к действию.

С Машенькой Тенешевой мы удалялись в березняк. Дальше начинались покосы и глухая тайга. Тёмная речка Чульпа дымилась вечерним паром.

– Туман, как в Лондоне, – говорил я Маше. – Идёшь, бывало, вдоль-по Темзе – ни шиша не видно!

– Ты и в Темзе был? – спросила Маша.

– А как же!

– И в Америку плавал?

– Зажмурь глаза, Машенька, и ткни пальцем в глобус – я там был!

Я ощущал волны тепла, исходящие от её тела. Под берёзами я читал стихи. В вечерней тишине они воспринимались буквально:

Я в весеннем лесу пил березовый сок.

С ненаглядной певуньей в стогу ночевал…

– Люблю Есенина, – шептала Маша. – А тебя ещё больше…

– Я тоже… как тебе нравится этот стожок?..

Домой мы возвращались под утро…

За околицей, в зарослях лопуха, меня поджидал Мишка Пахомов. Курки двустволки были взведены, на чёрных стволах оседала роса. Таёжная дремучая ревность – страшное дело. Спас меня случай. Я пошёл к дому другой тропинкой и мы разминулись.

Об этом три года спустя простодушно поведал мне сам Михаил Пахомов, деревенский кузнец.

Маруся Тенешева вовремя уехала из деревни. Иначе, она бы досталась Пахомову. Кому из них повезло? Теперь я совершенно уверен, что повезло Михаилу Пахомову.

Но мы отвлеклись.

– Наш Андрей – матрос, – с гордостью говорила плотнику тётя Фрося. – Моряк дальнего плавания. В Японию недавно плавал, с гейшами пил саке.

– Япония, это да! Это не хрен собачий, – авторитетно соглашался Макар. – Страна восходящего, мать её! солнца… Япония, это вам не какой-нибудь бл… кий Амстердам!

И потом без перехода:

– Гурьяновна, поднесла бы маленькую?

Тётя Фрося таяла и не могла отказать:

– От тебя, как от репья не отчепишься! – ворчала она и выносила плотнику стакан медовухи.

Макар не спеша, в три приема выпивал золотую бражку.

– Я тебе, Гурьяновна, завтра хайруза принесу. В омуте, на Чульпе, мордушку поставил. Еще стаканчик? Для разговора…

– Завтра и поговорим! – отрезала тётя.

Макарка не обиделся и поковылял к другой хате. Там жили Венерцевы.

– Нянька, – сказал он соседке, тёте Симе, – калитка у тя совсем скособенилась. Могу поправить…

– Иди-иди, – отвечала тётя Сима. – Нету у меня. Не поспела ещё.

– Макара легко обидеть, – укоризненно сказал Тенешев, – понять и пожалеть трудно…

Мужичок всхлипнул и вытер глаза рукавом.

– Ой ты, хлюздя, об чем это?

– Бабка Дарья моя, понимаешь, совсем скопытилась. То есть представилась… Выпить бы с горя…

– Да ты чего несёшь, лишенец?!

– Кому? На покос, говорит, пойду. И не пошла…

По щекам Макарки натурально потекли слезы.

– Горе-то какое, – запричитала Сима. – Баба Дарья кончилась… Погоди, Макар, я тебе хоть с лагушка налью.

Она вынесла страдальцу большую пивную кружку. Плотник одним махом выпил и попросил ещё.

– Спасибо, нянька, – поблагодарил он хозяйку. – Аккурат, сейчас за тёсом пойду, последний оплот строгать…

Тётю Симу на деревне звали Симка-суматоха. Она все делала бегом. На работу, с работы, успевала обиходить троих сорванцов и присмотреть за скотиной. Вручную сбила тридцать килограммов масла и сдала на приемный пункт. С деревянным лотком намыла двести граммов золота и получила за это большие деньги – 240 рублей.