Елена Поддубская - Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 2. Колхоз. Часть 1

– Клоуны, – сощурилась Кашина. Володя скорчил Ире рожу, а Стас послал воздушный поцелуй, засмущав. Юра в это время быстро расчехлил гитару и прикоснулся к струнам, глядя на них с лёгкой грустью: четверостишие, пришедшее ему в голову в июле, сложилось за месяц отдыха дома в красивую песню.

«Вот только с премьерой теперь придётся подождать», – решил Галицкий, глядя на Николину, одиноко сидящую на лавке. В руках блондинка крутила ключ от комнаты в общежитии, оставленный Цыганок «на всякий пожарный». Лена грустно смотрела на череду выезжающих за ворота автобусов и никак не могла унять дрожь, пронизывающую насквозь. Ласковое осеннее солнце не могло её согреть.

Кранчевский сидел на закрытой веранде за домом и вчитывался в написанное за день. В глубокой чашке на столе стоял давно заваренный чай, накрытый блюдцем. Проводив утром ребят, он позвонил в Москву невесте Маше, позвал в гости и потом коротал день, переписывая главу диссертации, забракованную научным руководителем Ломовым. В аспирантуру Виктор поступил для того, чтобы не уезжать по распределению. Особого рвения заниматься научными поисками у него не было, тем более по предложенной теме – «Развитие скоростно-силовых качеств у спортсменов высокого класса посредством применения научных разработок». Виктор искренне считал, что скорость, как и гибкость, выносливость или сила, предусмотрены морфологией и природными данными. Развитие их с нуля до какого-то уровня доступно любому, а выше этого уровня, совершенно индивидуального, хоть развивай, хоть нет – толку мало. И никакие научные разработки тут не помогут.

Перечитывая, Виктор вот уже минуту тормозил на одной фразе. Тёплый воздух уходящего дня и краски приближающегося заката никак не способствовали рабочему настрою. Отодвинув тетрадь, молодой мужчина выдохнул и, не вставая, потянулся.

– Ну какой вот смысл делать из этой стрекозы муху, – он аккуратно взял за переливчатые крылья несекомое, присевшее на красно-синие граммофоны флоксов, – если ей по природе своей не дано быть ни быстрой, ни ловкой, а только грузно летать и шуршать крыльями? – Кранчевский рассмеялся, глядя в выпученные глаза недовольной пленницы. Пошуршав передними лапками, сложенными как в молитве, она обрела свободу. Подумав, Виктор занёс карандашом на полях мысль про стрекозу. Позже её можно будет развить в устной беседе с Ломовым. Василий Николаевич, бывший куратор его группы, предложил гандболисту поступать в аспирантуру ещё три года назад. Давая согласие, Виктор руководствовался вовсе не красным дипломом или предложенной темой для диссертации. Он думал только о Маше.

Они познакомились, когда Виктор на третьем курсе проходил практику в школе. Кранчевскому достались непростые выпускные классы, а в одном из них – необыкновенно сложный по характеру мальчик Петя Кузнецов. Он был рослым, имел разряд по карате и на физкультуру приходил, не вынимая рук из карманов. Для одноклассников мальчик был лидером, а с молодым практикантом вел себя этаким надменным удальцом. А поскольку Петя был отличником и из хорошей семьи, то палку не перегибал и вёл себя не то чтобы нагло, а скорее с насмешкой. Как-то он принялся критиковать элемент на брусьях, доказывая Кранчевскому, что брусья для неспортивных подростков – не лучший способ развития координации.

– Вы вырабатываете комплекс неполноценности у тех, кто не может сделать кувырок вперёд через раздвинутые ноги, – говорил он, чувствуя моральную поддержку большинства одноклассников, особенно девочек. Практикант и сам знал, что до того, как залезть на снаряд, неплохо было бы отработать тот же кувырок на полу на матрасе. Но возразить вслух, что не согласен со школьной программой, означало поставить под сомнение весь педагогический курс средней школы. Это грозило незачтённой практикой. Вместо разглагольствований Кранчевский молча перевёл учеников на другие упражнения. Однако этого паренька необходимо было как-то укротить. Вскоре выяснилось, что Петя боится скорости. Резкий в жестах и словах, он бежал спринт медленнее всех, категорически отказывался садиться на велосипед и никак не мог совладать с собой во время спуска со снежной горы.

Кранчевский сумел разобраться в слабостях парня и помочь ему. В конечном итоге практикант и ученик стали друзьями. И однажды в школу пришли родители мальчика и его старшая сестра Маша, чтобы поблагодарить студента. Виктор смотрел на девушку и не мог оторвать взгляд от её широко расставленных глаз, пытаясь понять, почему, при видимой диспропорции, лицо кажется ему столь красивым, а мягкий, бархатный голос хочется слушать и слушать.

Практику Кранчевский закончил с великолепной характеристикой и с «Машей в своём активе». С тех пор Виктор и Маша были неразлучны. Москвичка училась в химико-технологическом институте, мечтала стать аспиранткой и, в отличие от Виктора, всерьёз заниматься наукой. На год младше, она продолжала учёбу, когда Виктор окончил институт. Аспирантура для него была альтернативой распределению. О свадьбе молодые влюблённые только мечтали: в квартире Машиных родителей места было мало – они не могли прописать там будущего зятя. На их предложение подождать, закончить аспирантуру и лишь потом думать о женитьбе Виктор грустно вздыхал. Он не раз просил Машу расписаться с ним и переехать в общежитие, где ему как аспиранту могли выделить комнату. Но, во-первых, из Малаховки москвичке было долго добираться до института, во-вторых, обрекать себя и любимого на проживание в общежитии после того, как Виктор вот уже пять лет жил на дачах, Маше не хотелось. Вариант поселиться на даче вместе со студентами не рассматривался вообще. Традиция исключительно мужских дачных коллективов ревностно поддерживалась и соблюдалась. Сдавать дачи девушкам не соглашались жёны хозяев; ведь всё-таки столица была в каких-то сорока километрах…

Виктор что-то писал, думал о невесте и не заметил, как из-за угла появилась Королёва. Услышав её приветствие, он вздрогнул.

– Что же вы такой пугливый? – рассмеялась Лариса, показывая красивые зубки и встряхивая рыжими кольцами волос, накрученными, скорее всего, с помощью бигуди; мать и сестра аспиранта из далёкого Бийска часто спали всю ночь на железках ради таких же роскошных завихрюлек.

Кранчевский машинально захлопнул тетрадь, словно Лариса могла посягнуть на его записи, и крепко всунул ручку в колпачок, удерживая её, как маленькую пику. Девушка прошла, села за стол напротив и принялась рассматривать его в упор, подперев подбородок.

– Что это у вас? Чай? – она приподняла блюдце, которым была накрыта красивая чашка в форме полураскрывшегося тюльпана, но смотрела на Кранчевского.