Татьяна Кулакова - Вернись в Реджио. Итальянские повести

И ни разу не принесла цветов на её могилу. Жалею ли я об этом? Не жалею. В моём сердце она всё ещё жива – энергичная, невысокого роста, с темными глазами, смотрящими прямо в душу.

Теперь, спустя четыре года, я поняла, почему чувствую себя всё время в пути. Потому что мечтаю накопить денег и слетать на могилу самого близкого мне человека. Я должна отдать этот долг.

– Милая! Где ты? – кричит Энрике.

– Иду!

Вхожу. Вижу его и чуть не роняю чистую посуду. Он сидит! В чистой рубашке! В его руках сигара. Хорошо, что он не зажёг её. Но шляпу свою надел. Ту, что в Реджио любил носить. Только глаза его выглядят странно. Выпучены. Видимо, от приступа кашля.

– Зачем вы встали? – спрашиваю я.

– А ты замуж за меня выходи. Тогда узнаешь! – с усилием отвечает он и продолжает кашлять.

Я вздыхаю. Дело даже не в возрасте Энрике.

Выйти замуж за итальянца – значит, вступить в клан. Не хочу!

– Вы сами переоденетесь, или мне помочь? – спрашиваю.

– Я сам.

– Тогда выхожу, – открываю дверь, сталкиваюсь с Паолой. Значит, она подслушивала? Правильно. А как иначе? За таким стариком, как Энрике – глаз да глаз. А то ещё отчудит что-нибудь.

Прохожу в кухню, наливаю ему стакан воды.

– Уехала бы ты отсюда, Галлина! – говорит мне Паола в спину.

Резко поворачиваюсь. Паола ещё не успела спрятать чувства под улыбку, и я вижу ревность, злость, возмущение, брезгливость. И всё из-за меня?..

– Ты брезгуешь мной? Или своим свёкром? Или нами обоими? – тихо говорю я по-русски.

– Что? – спрашивает меня Паола по-итальянски.

– Извините, я забылась, – отвечаю я ей на итальянском. И добавляю: – Не могу бросить Энрике. Я ему обещала.

Паола пристально смотрит на меня. Наконец говорит:

– Понимаю.

Паола идёт на кухню – готовить.

По пути в комнату я вздрагиваю от глухих ударов сверху. Через секунду понимаю, что нет причин для паники. Это внуки Энрике решили в футбол в спальне поиграть. Ставлю на место прихваченную было книгу – «Притчи» Леонардо да Винчи – из-за шума всё равно не почитать.

А потом я вижу Энрике на полу. И мне кажется, что я сплю. Он силился поднять себя руками, рот его открыт.

– Паола! – крикнули я.

«Скорая» приехала не скоро.

До приезда врачей старика оставили лежать на полу. Побоялись, что станет хуже, если тронут его. Ведь неизвестно, что с ним. Вдруг инфаркт? Подушку под голову я ему всё же положила. И пледом укрыла. Хотя лучше бы подсунуть плед под тело. В итальянских домах пол – не линолеум, как у нас, на Украине. Это холодная керамическая плитка. На нёй не полежишь – простудишься.

К счастью, Энрике недолго так лежал. Через час приехала «Скорая». Но поднимать старика с пола и перекладывать на кушетку не спешили. Сняли кардиограмму, померили давление. Наконец увезли Энрике. И я впервые за долгое время я легла спать в десять часов вечера. Обычно мы с Энрике в это время ужинаем.

Легла я пораньше и чувствую – чего-то не хватает. Какой-то суеты, волнения, разговоров. Энрике не хватает. Долго ворочалась. С трудом заснула.

На следующее утро мы с Андреа, сыном Энрике, поехали в больницу, в город Тренто. По пути Андреа трещал как сорока, рассказывал историю этих мест. Он совсем не выглядел испуганным. Притворяется или правда не переживает за отца? Я так и не смогла понять.

Андреа много говорил о Тренто. Словно мы на экскурсию ехали, а вовсе не в больницу спешили. Он что, совсем об отце не волнуется?

– …А зимой здесь выпадает снег, – продолжал Андреа.

– Крупный? – оживилась я. За пять лет в Италии я соскучилась по снегу.

– Снег здесь – как в горах возле Реджио. Мелкий. Бывает красиво, – он говорил, не отрывая взгляд от дороги.

Наконец мы приехали. Тренто, действительно, отличался от других итальянских городов. В центре – здания, снаружи расписанные фресками на библейские темы. Андреа, увидев моё удивление, гордо сказал:

– Здесь такие дома, как в Австрии.

А больница в Тренто оказалась типичная, итальянская: большое белое здание-коробка. В подобном госпитале и я бывала в Реджио.

В реанимацию нас не пустили.

– Приезжайте завтра. Его переведут в обычную палату, будете ухаживать за ним, – сказала медсестра, и Андреа посмотрел на неё. Взгляд его был оценивающий, снизу вверх. Мне отчего-то стало неприятно. Я не выдержала, дёрнула его за рукав:

– Едем?

На обратном пути Андреа рассказывал, что отец всегда был человеком авторитарным. Так и сказал, «авторитарным».

Отец никогда не прислушивался к желаниям других. Даже ранняя смерть жены (мать Андреа умерла от диабетической комы) не повлияла на его отношение к миру. С Андреа он всегда начинал разговор со слов – «ты должен».

По его настоянию Андреа поступил на философский факультет в Мессине, в городе, который находится через пролив от Реджио.

– Он всем рассказывал, что я учусь в университете. Это было необычно. В самом Реджио университетов нет… Никто ему не верил. Но отец не понимал, как это тяжело, каждое утро переплывать через пролив, борясь с тошнотой. У меня морская болезнь… При первой возможности я уехал на север. Вот, работаю сейчас учителем. Доволен. Отец больной – при мне.

Я слушала его, а сама смотрела на дома, которые мы проезжали. Среди них были и дома с написанным маслом ликом Богоматери на фасаде.

Зазвонил телефон, закреплённый на лобовом стекле машины.

– Это паршивец Чезаре! Послушай! – протянул мне трубку Андреа. – Мне не дотянуться! Я веду машину!

Я ответила на звонок. Чезаре, десятилетний сын Андреа, кричал:

– Папа, папа! Я пойду с ребятами на пикник в горы? Ты разрешаешь?

К счастью, я успела включить динамик, и Андреа услышал просьбу сына:

– Нет! В прошлый раз, когда вы не вернулись вовремя, мы тебя полночи искали!

– Хорошо, тогда я у мамы спрошу! – Чезаре отключился.

– Вот паршивец! Десять лет, а уже свою игру ведёт. Если я не разрешаю – маме звонит. И наоборот. Мы с женой часто ссоримся из-за детей.

Я хмыкнула. Дети Андреа – Чезаре и малышка Паулина – самые избалованные дети, которых я видела в жизни. Они всюду разбрасывают свои вещи – и в холле, и в кухне, и, наверное, в своих комнатах на втором этаже, в которых я никогда не была… Был бы Энрике здоров, он такого бы не допустил. По-иному воспитывает Андреа детей, не так, как его отец.

А мы, между тем, резко свернули налево и увидели небольшую сосновую рощу. Вот они, деревья, стоят веками на этой дороге, посаженные чьей-то заботливой рукой. Кто ухаживал бы за этими соснами, если бы все местные уехали отсюда?

Между тем, Андреа размышлял вслух:

– Интересно, сколько стоит квартира отца в Реджио? Продать её – и на землю в Сакраменто хватит.

Нет, не нужен старик своему сыну. Обидно за Энрике. Что я, с ума сошла? Ещё недавно чужой человек – размышляю о делах семьи Энрике. Да потому что он сделал мне предложение. Завтра я могу выйти за него замуж. А послезавтра он умрёт.