Татьяна Кулакова - Вернись в Реджио. Итальянские повести

Закончив читать, монахиня сошла с кафедры. Я удивилась – она ростом с ребенка. Проходя мимо, эта женщина прожгла меня взглядом.

– В следующий раз накрывай плечи платком.

Интересно, а моя славянская внешность у неё не вызвала раздражения? Похоже, что нет. Если я накрою плечи платком, она, пожалуй, пригласит меня на трапезу после службы. Но нужно ли мне это?

Я вышла на площадь, щурясь от солнца. Местные мальчишки играли в мяч. Так же они вели себя в Реджио и в тех маленьких деревушках, куда мы ездили с моими «прошлыми» бабушками: в Пастильоне, Гарнаби, Бокале. Вздохнув, я огляделась и села за столик кафе у церкви.

Моей подруге, Марине, здесь бы понравилось. Она бы сфотографировала виды церкви, дома, мощеную неровную дорогу, закрытые деревянные ставни, кадки с цветами под ними. Но Марина уже в России.

Мы расстались с ней неделю назад. В свою новую жизнь она отправилась с дочкой. Вообще-то я хотела уехать с ней, но не смогла отказать своему другу Энрике. Из-за него я здесь, в Сакраменто.

И вот я любуюсь неровностями римской дороги, говорю «грацие» улыбающемуся официанту, отдыхаю. А как иначе?

Через полчаса я окажусь у Энрике и буду укладывать старичка спать.

На следующий день в Тренто мы приехали вместе: я, Андреа, Паола. Встретив в коридоре человека в форме санитара, я даже не сразу признала в нём врача Энрике. Зато он меня вспомнил, подошёл, поздоровался и будничным тоном сказал, что у Энрике – рак лёгких.

Паола, услышав это, демонстративно схватилась за сердце. Да что это с ней? Наверное, статус будущей графини вскружил ей голову.

– Не пугайтесь. С этим диагнозом он сможет ещё прожить, – обнадежил Паолу врач. Обнадёжил ли?

Больничная палата, куда поместили Энрике, на первый взгляд, сильно отличалась от наших палат. Койки на колёсиках со всех сторон прикрыты шторками. Тихо.

– А если мы денег тебе на дорогу дадим? Ты уедешь? – перестала притворяться в этой тишине Паола. И мне захотелось остаться в этой палате навсегда – лишь бы избавиться от её вопросов, а, точнее, от чувства стыда за неё. Ну, зачем она устраивает разборки в больнице? Услышать же могут!

Как она не понимает, что я не брошу Энрике! И дело не в моих меркантильных планах выйти за него замуж и получить наследство. Есть ли они, эти планы? Просто ехать мне некуда. Ну, не назад же, не в Реджио! Там меня никто не ждёт. Все мои итальянские бабушки умерли. Искать новых? Да не хочу я больше так работать! Податься в Россию? Встаёт вопрос денег. «Дорожных» от Паолы не хватит. А самое главное: Энрике – мой друг. Я не могу оставить его с ними.

А Паола и Андреа тем временем сказали:

– Мы поехали по делам! Договорились – ты в коридоре будешь ночевать.

Вздохнула с облегчением. Как хорошо, что они уехали. Так обрадовалась этому, что даже не заметила, как люди за шторками стали шевелиться. Послышался кашель Энрике.

– Ну, что, милая? Когда пойдём в мэрию? Жениться! Надо до смерти успеть! – Энрике засмеялся, и смех его перешёл в кашель.

– Вот выпишут вас из больницы, и побежим в мэрию, расписываться. – Зачем я так ответила? Старики, которые жили за другими шторками, оказались вовсе не глухими, тут же окрестили нас «женихом» и «невестой».

Приятно оказалось находиться в этой палате. Стариков я не видела, лишь слышала их кряхтение. И, что удивительно, запахов никаких здесь не чувствовалось. Ни лекарствами не пахло, ни хлоркой. Возможно, всё дело в клеёнчатых простынях, которыми застилают койки? Кстати, в палате оказалось шесть коек.

Все старики были больны раком. У кого-то это был рак желудка, у кого-то – мочевого пузыря.

Медсестры улыбались мне и ещё одной сиделке:

– Повезло вам! Они, в основном, спят. На обезболивающем. Работы с ними мало.

Кроме меня, в палате была ещё одна сиделка – девушка моего возраста, Марта. Профессиональная медсестра. Скромная, толковая, любящая делать уколы и рассуждать о болезнях. Если бы у родителей Марты имелись деньги на обучение, из неё получился бы прекрасный врач общей практики – так терапевтов в Италии называют.

Марте было тяжелее, чем мне. Каждый день, выбирая между болью в желудке и голодной смертью, «её» дедушка тихо останавливался на последнем. И никакие уговоры Марты не могли повлиять на него.

На второй день моего пребывания в больнице дедушка Марты, всем на радость, съел виноградинку. Но через минуту его стошнило на больничную сорочку. Как хорошо, что она одноразовая! Впрочем, Марту это не порадовало. Она выругалась.

– Чёрт!

Это было сказано по-русски.

– Да, чёрт! – ответила я ей.

Мы поняли друг друга без слов и засмеялись.

Марта родилась в Италии, но её родители – русские. Она никогда не бывала в России, но всегда мечтала об этом. У её семьи не было денег на это путешествие. Узнав об этом, я прониклась симпатией к Марте и произнесла речь:

– Мы, люди, которые живем за границей, больше любим и ценим нашу культуру. Моё счастье связано именно с моей страной! Да, советский народ нищ! Да, он голодный! Но зато душевно удовлетворённый. Некоторые русские девочки думают, что в Европе есть всё. Будущее, семья, обеспеченность. Да, может быть. Но родной язык – есть родной язык. И родная кровь – есть родная кровь.

Марта смутилась и сказала:

– Тише. Дедушки спят. – А потом спросила: – А в России, правда, много лекарств выписывают? И ферменты при антибиотиках назначают?

– Правда.

Марта уже просветила меня в значении слова «ферменты». Приятно оказалось разговаривать на одном языке с девушкой, которая имеет увлечение в жизни – медицину. Как выяснилось, это не единственная страсть Марты. Она много расспрашивала меня про Россию:

– А люди там злые?.. Там, правда, много пьют?.. А старики там чаще умирают?

Было видно, что эта девушка с ясными голубыми глазами искренне любит родину своих предков и мечтает съездить туда. Харьков, конечно, не Россия. Хотя там все говорят по-русски.

Следующие три дня мы с Мартой много болтали. Нам было так интересно друг с другом, что я даже не чувствовала усталость от бессонных ночей – всё же в больнице ночевала! Просыпаясь, дедушки слышали наш смех, и этот звук среди их глухого кашля, наверное, приносил им радость. Во всяком случае, дедушки не мешали нам разговаривать. Лишь Энрике, стремясь показать, что он главный, иногда прерывал меня:

– Ну-ка, любимая, принеси мне воды!

А через три дня приехала Паола и стала вести себя так, словно это она жила в больнице при дедушке, а не я. Она разложила лекарства на его тумбочке, разгладила одноразовые сорочки в шкафу и даже раздобыла где-то поднос со свежим капучино. Правда, когда она принесла кофе в палату, Энрике спал. Паола не растерялась, посмотрела на меня и, не выпуская из рук подноса, спросила: «Ну, ты согласна уехать?» Ну, а что ей время в больнице терять?