Владимир Царанцев - Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть первая

С одной стороны, вся моя душа требовала справедливого мщения и сопротивления ненавистным оккупантам, топчущих землю моей Родины, и даже если они сгорят в синем пламени тёщиного чудо-оружия, то туда им и дорога. А с другой стороны, травить молодые организмы, которые только нюхали семьдесят лет свои галеты, было как-то не по-человечески. Вон, у тех двоих крестоносцев, бабушки не забывали баловать своих внуков свежими оладушками, а вот до этих, задохликов, вывезенное масло из оккупированной Голландии, Франции и Украины явно не доходило, и оголодавшие за семьдесят лет у них в желудках солитёры настойчиво требовали усиленного питания.

Как бы ни было жалко, а кормить пацанов всё-таки надо, а то ещё сам Манштейн со своим штабом заявится на огонёк нашего костра.

Взяв банку на руки, как родного ребёнка, я понёс её, родимую, к уже нетерпеливо ждущим меня захватчикам, вольготно устроившихся у костра.

– Генрих, для этого мероприятия у вас найдутся кружки или стаканчики? – и показываю на банку.

– А что это такое? – отвлекаясь от оживлённого разговора со своими друзьями, которые что-то живо обсуждали у горящего костра, отогревавшего их после полувекового нахождения в сырости, Генрих подошёл и, взяв её в руки, посмотрел сквозь неё на свет костра с явным недоумением. Пришлось снять полиэтиленовую крышку и показать ему – мол, на, нюхай, паразит!

– О-о-о, камрады, шнапс!!! – и трата-та-та, что-то частя, затарахтел обладатель вожделенной банки, и все сразу вскочили, стали нюхать её с профессионализмом опытного винодела, макая в неё свои пальцы и дегустируя содержимое с видом больших знатоков, прицокивая языками и кивая своими головами в железных касках.

– О-о, гут, зер гут! Рус тоже гут!

Конечно, душа моя возрадовалась, как у любого славянина, принимающего дорогих гостей, но лежащие на траве автоматы и пулемёт МГ-34 особой радости не вызывали и быстро остудили ростки гостеприимства. Поскрипев зубами и поудобней усадив на своей груди жадную жабу, я, чтобы поставить жирную точку в сервировке стола, молча отправился за копчёными курами. Честно вам скажу, ноги меня несли, но как-то не охотно, да и проснувшаяся жаба душила меня неимоверно, предчувствуя, что ей достанутся одни косточки.

С появлением вкусно пахнущих копчёностей вокруг костра начались пляски радостных бабуинов или более приближённых к цивилизованному человечеству – пляски папуасов полинезийского архипелага, которые привезли на близлежащий островок пойманного врага из соседней деревни для своего корпоративного ужина, чтобы быть подальше от глаз своих соплеменников и не делиться деликатесами с набежавшими родственниками. Сразу нашлись и стаканчики, и одна курочка честно была поделена между представителями культурной Европы. Пропустив по половинке стакана самогонки, не уступающей по крепости медицинскому спирту, отдышавшись и закусив, кто что успел схватить и что лежало к нему поближе, солдаты фюрера обстоятельно принялись за пахнувшую специями курятину. «Гут и зер гут» так и витало над нашим биваком, подкреплённое крепчайшим самогоном и светом пламени костра, куда я подбрасывал что под руку попадётся, про себя чертыхаясь и давясь обильной слюной. Прозвучавшее «нох айн маль» было встречено с большим энтузиазмом и вскорости, над гладью озера, полилось широко и привольно незнакомое для местных лягушек разноголосье пьяных солдат, но первым прозвучало …:

– Дойчланд, Дойчланд, Убер аллес, унд им Ундлик нун ерст рехт…

А по мере наполнения стаканчиков, оккупанты вспомнили, что они солдаты и они умеют маршировать…

– Вен ди зольдаты, дурш ди штадт марширен, офнен ди медхен… но вскоре перешли на лирику…

– Ах, майн либе Августин, Августин, Августин…

Наверное, коренным представителям ластоногих этого озера не впервой было слышать залихватское пение задержавшихся у костра тружеников сельского хозяйства отмечавших конец уборки урожая или финал удачной рыбалки приезжих городских рыбаков, прослышавших о новом озере и наловивших, на всех, полный спичечный коробок карасей, которых, по всем поверьям рыбацкого племени, нужно было обязательно хорошо «обмыть», иначе клёв будет плохой, а рыба ещё мельче. Но вот песни над озером звучали тогда разные и в основном на знакомом для них языке ещё со времён, когда они были совсем маленькими головастиками, где пелось о лихом атамане Стеньке Разине и о брехливой половине человечества, обещавшей всю неделю что-то показать мужику, да так и не выполнила обещанного – пiдманула-таки, вертихвостка, пiдвэла! В лучшем случае продвинутый рыбак пел арию Одарки из оперы «Запорожец за Дунаем», но звучавшее сейчас пение для лягушек было не знакомо, а слова не понятны, так что ластами они не хлопали и громко не квакали.

Прозвучавшие призывы наполнять свои стаканчики были восприняты всеми с большим энтузиазмом, и одна моя курица быстро исчезла со стола. Щедрость русского гостеприимства как-то не пошла на пользу двум задохликам, и они, предоставив завершить пение национальной песни двум более достойным её представителям, сидели, подпирая друг друга своими спинами. Ну точь-в-точь как сиамские близнецы, по упущению врачей призывной комиссии признанные годными к воинской службе на Восточном фронте, в объявленной Гитлером кампании тотальной мобилизации старых резервистов и шестнадцатилетней молодёжи для нужд Вермахта в марте сорок третьего года.

Генрих долго пытался поймать меня и зафиксировать в фокусе своего зрения, и после долгих попыток это ему удалось сделать, когда его голова уже лежала на его же плече, и, с трудом удерживая меня в своём фокусе, он спросил:

– Вас фюр айн ланд! Алле зинд ройбер! Слушай, русский, а ты случайно не партизан? А то нас всех строго предупредили о том, что каждый русский является потенциальным партизаном и бандитом. И по законам военного времени их всех нужно «эршиссен», ферштейн?

– Тьфу, тьфу, тьфу! Типун тебе на язык! Да нет, успокойся, я не партизан! У меня даже в паспорте написано и стоит печать с надписью «НЕ партизан», хочешь, покажу?

Кивнув головой в знак согласия и не поняв непонятное русское «да – нет», и всё же слово «да» было ему гораздо ближе, а «партизан» ещё более понятнее и вездесущее, придвинув ближе к себе кости оставшиеся от курицы и сдвинув кобуру с массивным «парабеллумом» себе на тощий живот, но не потеряв воинской бдительности и преданности присяге фюреру, парень изрёк:

– Хоть ты и хороший партизан, но мне очень непонятный, и значит я всё равно должен доставить тебя в фельджандармерию. И тебя может спасти только обещанная тобой «Катюша», за которую наш обожаемый фюрер нации наградит нас «Железными крестами» и предоставит десятидневный отпуск на родину. Правда, Отто?