Владимир Царанцев - Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть первая

Перед сном надо бы сходить к своему соседу-пасечнику, спокойному и основательному мужику, который умеет в двух-трёх словах рассказать длинную историю, попыхивая своей «козьей ножкой» с душистым самосадом.

Летний вечер выдался просто на загляденье. С юга налетал лёгкий, живительный ветерок, разогнавший сгустившуюся было к полудню удушливую жару, освежая хуторок своей прохладой. Открыв калитку, ведущую в сад соседа, я увидел Степаныча, сидящего у стенки сарая на скамейке, вырубленной из толстенного ствола дикой груши.

– Присаживайся, – почти шёпотом сказал сосед, похлопав ладонью по скамейке, как всегда с неизменной своей «козьей ножкой» во рту, без которой я вроде бы его и не видел никогда. Но выращивать свой табак он умел, и запах от его самокрутки был очень приятный, ничем не хуже ароматических палочек. И курил он как-то красиво – дым медленно, маленькими облачками уплывал от нас в темноту сада, где и запутывался в ветвях яблонь. Я присел на край скамейки, и вдруг рядом, у моей ноги, что-то громко, с каким-то металлическим шелестом резко зашуршало, да так для меня неожиданно, что я тут же вскочил на ноги.

– Ёк макарёк! Что это там такое у тебя?

– А ты загляни в ведро, – с тихим смешком сказал сосед, показывая рукой на стоявшее рядом со скамейкой ведро, на какое я даже не обратил внимание, когда садился рядом. А в ведре были всего лишь четыре мирных ёжика.

– И зачем ты их наловил, ведь это безобидные ёжики! Разве можно их обижать? – в моей груди шевельнулось нехорошее чувство к соседу, которого я всегда уважал.

– А ты присядь и сиди тихо, вот и увидишь всё сам, – с хитринкой в голосе, довольный, что я не знаю того, что для него было очевидным, сказал Степаныч, похлопывая ладошкой по своей скамейке.

Недоумевая, что ждёт меня дальше, я присел и минут через пять, вдруг заметил в опускающихся сумерках движущийся тёмный комочек, прямиком к летку ближнего к нам улья. Оказывается, этот маленький хитрец пришёл лакомиться пчёлами – залез по летку к входу в улей и стал в него дуть. Потревоженные охранники вылезли, чтобы узнать причину тревоги и тут же попали на язык маленькой лакомки.

– И что ты с ними собираешься делать? – спрашиваю я его с тревогой за жизни зверьков.

– Да ничего! Вывезу за хутор и где-нибудь выпущу, – довольный, что очень удивил меня, со смехом ответил сосед, – этот ёжик последний, я их каждый вечер по пять штук отвожу, а они каждый вечер возвращаются лакомиться пчёлами, – по-детски радуясь, поведал мне наш зверолов, о чём я даже не догадывался. – Вот такая война у меня с ними каждый вечер.

А вечер был и правда на славу тёплый и тихий, даже вездесущих комаров пока ещё не было, которые прогнали бы в избу, нахально налетая и ища любой открытый участок тела, чтобы насытиться твоей кровью и продолжить свой род. Ненавижу комаров – чешешься потом, как чесоточный, и чем дольше, тем больше их ненавидишь.

Так мы и просидели с ним, тихо разговаривая о тёплом лете, об ожидаемом большом урожае яблок и слив, о политике и мёде, пока не стал виден только огонёк «козьей ножки», вспыхивающий в полной темноте в руках соседа.

– Ладно, Степаныч, пойду я уже домой, а то совсем темно стало, спокойной ночи тебе, и спасибо за ёжиков. Я, честное слово, не знал, что они такие лакомки. Ты меня очень удивил, ведь ёжик – страшный эгоист, и насколько я знаю, захватив в своё пользование достаточно солидный участок в два-три гектара, он будет безжалостно пресекать любые попытки своих собратьев селиться с ним рядом. И войну он ведёт до победного конца, – пожав на прощание руку доброму соседу, я пошёл домой практически в полной темноте.

Мне было совершенно непонятно, как можно было прожить всю свою жизнь в одном месте, ходить по одной улочке в кромешных потёмках и не повесить на столбе хотя бы одну на всех живущих на этой улочке хуторян лампочку? И пришёл к верному выводу – если я куплю и повешу лампочку, то светом будут пользоваться на халяву и мои соседи! Ну, нет уж, лучше будем ходить все по потёмкам!

Закрыв калитку на запор и подойдя в темноте по дорожке к дому, я осторожно нашарил ногой ступеньки веранды, зная, что где-то рядом должно стоять пустое ведро, которое мог ненароком зацепить ногой и поднять тарарам на весь хутор. Но всё обошлось, и, открыв дверь в дом, я услышал тихое похрапывание спящей матери. Чтобы её не разбудить ненароком, а если быть честнее, то с посторонними звуками в доме мне придётся долго засыпать, я, нашарив в темноте дверцу комода, достал пачку салфеток, чтобы из мягкой бумаги сделать себе в уши пробки – полная тишина на всю ночь мне была обеспечена.

Утром даже петух не кукарекал – проспал-таки, паршивец! Ещё бы! Летнее утро было как подарок свыше: ласковое и тихое. Двор меня встретил тёплым солнышком и полнейшей тишиной, что никак не походило на бурную жизнь нашего хуторского Вавилона, строго разделённого своими жильцами по своим территориям, когда переходить невидимые границы, установленные ими же, никому не дозволялось, кроме хозяйки. Но, что интересно, за всем порядком во дворе и распределением корма (а то, не дай бог, кто-то переест), следит, поселившаяся во дворе обыкновенная ворона. И если она решит, что куры уже наелись, то они немедленно отгоняются от кормушки, и их место занимают ждущие утки, а ворона уже сидит на своём любимом месте, в старой фетровой шляпе, прибитой под козырьком крыши, и как-то по-своему отмеряет потребление корма очередным пернатым семейством. И уже совсем было мне непонятно, как с этим узурпаторством наглой вороны мирятся гуси уже второй год? А она ненадолго улетит куда-то по своим вороньим делам и опять возвращается регулировать во дворе жизнь пернатых, и даже кошка с опаской посматривает на неё, стараясь меньше попадаться вороне на глаза…

Кто-то дёрнул меня за руку, и обернувшись, я сразу вспомнил о своих чудо-заглушках в ушах.

– Говорю, говорю тебе, а ты как глухой! С тобой всё в порядке? – заглядывая в глаза, озабоченно спросила мать моей жены, жаворонок по жизни и кормилица своих внуков до их пенсии.

– Всё нормально, мама, просто мыши всю ночь скреблись и пищали, свадьба у них, что ли, была. Кошку надо в дом на ночь приглашать, – соврал я с лёту, вытаскивая из ушей самодельные пробки, – а Вы уже и кур приготовили? – и показываю на две лежащие на столике, уже общипанные, упитанные куриные тушки.

Но тёща, не обращая внимания на мою похвалу, развивает уже свою тему о кошках:

– Точно, надо ещё одну кошку завести, а то эта только на зиму в дом заходит. Где её только не встретишь – все поля прочешет. Наверное, это всё из-за нашей вороны! А ведь осенью мышей с полей набежит – видимо-невидимо! Это же сколько они вреда наделают! Да и поговорить и погонять вечерами будет кого… Тебе бы в деревне надо жить, а ты в городе прозябаешь! Давай, разжигай свою коптильню, а я пока тушки специями, да маслом натру.