Владилен Елеонский - Оберег

– Я постараюсь.

– Вот и ладушки! Кстати, фронт работы я тебе привез. – Он повернулся и хлопнул в ладоши, словно фокусник. – Милена, хватит там на ветру стоять, с непривычки простудишься. Иди скорее к нам, я тебя с твоим Пигмалионом познакомлю!

В кают-компанию скромно вошла стройная девушка с роскошной гривой золотистых волос, замечательными синими глазами и такими правильными чертами лица, будто их, в самом деле, вырезал из мрамора мастер, не уступающий по своему таланту Пигмалиону. Она была в легких светлых шортиках и легкомысленной цветастой маечке, которая плохо прикрывала ее высокую грудь.

Эти две модные тряпки, едва прикрывавшие ее точеное тело, лишь усиливали впечатление. Мне показалось, что вошла богиня, в мозгу что-то вспыхнуло, сердце сладко екнуло, и я испугался, потому что давно не испытывал таких ощущений и с недавних пор, как говорил, искренне стал полагать, что больше в силу возраста не испытаю ничего подобного никогда.

Рогожин с нескрываемым наслаждением следил за моей реакцией.

– Давай, Владиленыч, берись за большое дело, – сказал он, когда Милена скромно присела на краешек дивана, – педагоги в Москве вынесли свой вердикт, они считают, что у девочки нет ни капли таланта, а я тебе заявляю, что мы будем крупными идиотами, если не сделаем из этого очаровательного существа знаменитую певицу.

Так я, напрочь забыв о Елистратове и всех темных делах, связанных с моими таинственными спонсорами, занялся лепкой своей очередной Галатеи. Вначале она смеялась, думала, что дело наладится само собой, однако, как всегда, все оказалось не так просто, – у нее решительно ничего не получалось. Слова она безбожно путала, а в ноты попадала так, что мне хотелось заткнуть уши.

То, что Милена очень понравилась мне с первого взгляда, играло теперь с нами плохую шутку, потому что я не мог применить свой обычный метод – хардкор. Суть его состояла в жесткой требовательности к ученику и переносе самой черновой работы на первые минуты после раннего подъема. Встал с постели и бегом в студию на запись – одна неделя. Встал с постели, принял ледяной душ и галопом в студию на запись – вторая неделя. Встал с постели на полчаса раньше обычного и прыжками кенгуру в студию на запись – третья неделя. Встал с постели на час раньше обычного, сделал пробежку по палубе и живо в студию на запись – заключительная неделя.

Метод был проверен неоднократно и действовал безотказно. За месяц мои ученицы, как правило, набирали форму и обязательно выдавали на-гора шедевр, – исполняли мою песню так, как мною было задумано еще при написании текста. В чем здесь секрет и почему этот метод всегда срабатывал, я не знаю. Главное, что он срабатывал! Видимо, он пробуждает некие мозговые ресурсы и позволяет человеку выключить своего внутреннего цензора, который, словно злобный цепной пес, мешает ему обрести уверенность в себе и реализовать свои скрытые ресурсы.

Я безболезненно поступал так со всеми своими прежними ученицами, а с Миленой так поступить не мог. В итоге она спала до одиннадцати, до часу наводила туалет и загорала, до трех мы обедали в кают-компании и приступали к записи в лучшем случае часов в пять.

Затем нам снова хотелось чего-нибудь перекусить, а после еды тянуло в сон, или хотелось полежать в горячей ванне (я разрешил ей пользоваться моей ванной комнатой), и так продолжалось изо дня в день. Мы прекрасно проводили время вдвоем, с ней было удивительно легко и приятно общаться, она вовсе не была дурой набитой, какими обычно бывают писаные красавицы, а в один из вечеров на закате мне удалось показать ей, как я в открытом море кормлю рыбой дельфина, которого мне удалось приручить, и она восторженно хлопала в ладоши словно четырехлетняя девочка.

Все, что касалось отдыха, было просто великолепно, однако надо было работать, и здесь радость прекращалась. Вместо плодотворного труда мы получали лишь одну сплошную муку.

Я не мог повысить на нее голос, просто не мог, хотя все мои певицы-звездочки могут подтвердить, каким зверем я иногда бывал, когда у них что-то не получалось. В ней поразительным образом сочетались благородные манеры и непосредственность неискушенной деревенской девушки.

Короче говоря, я влюбился по уши, и работа не клеилась. Рогожин каждый день звонил мне по телефону и теребил, а я в ответ, конечно, обещал, но на самом деле не знал, что делать.

Понятия не имею, чем бы все закончилось, если бы в одно прекрасное утро Милена не задержалась к завтраку. Я долго ждал ее и, не дождавшись, осторожно постучал в люк ее каюты.

– Войдите, – глухо сказала она.

Я вошел. Она, свернувшись калачиком, лежала на кровати под тонким пледом, и можно было бы сказать, что ревела белугой, если бы не полная тишина. С таким набухшим зареванным лицом в самом деле обычно ревут в голос, но она лежала молча.

– Милена…

Она приподняла голову и посмотрела на меня затравленным взглядом.

– Я, в самом деле, бесталанная, Сергей Владиленович! Кто, какой идиот внушил мне, что я способная? У меня нет никаких способностей, только бедра красивые, и лицо как у японской Няши, вот все мои достоинства! О, я, наверное, не выдержу и брошусь за борт…

Она уронила голову на подушку и закрыла глаза. Сдерживаться, похоже, ей стало невмоготу, и раздался сдавленный плач.

Вот чего я не мог выносить, так это женских слез! Ситуация, похоже, стала заходить нас в окончательный тупик.

Я присел у нее в ногах, нежно провел рукой по ее бедру, изгиб которого даже сквозь плед действительно был очень красивым, и она озадаченно притихла. Мне многое хотелось ей сказать, и по работе, и в личном плане, однако я прекрасно понимал, что любое мое слово все испортит. Я словно двигатель с забитым напрочь фильтром или безнадежно протекающим маслопроводом еще работал, но в любой момент мог выйти из строя. Сердце мое чувствовало, что Милена создана для меня, но ее власть надо мной крепко мешала нашей совместной творческой работе. Мне хотелось не талант из нее выжимать, а на руках носить, вот в чем была проблема!

Вдруг она села в постели, взяла мою руку в обе свои и, словно это была рука патриарха, отца родного, благоговейно поцеловала ее. Сладостный ток пронзил мое тело, и отнюдь не отцовские переживания властно схватили меня за горло.

– Сергей Владиленович, я верю в вас как в бога! Я вижу, – вы очень стесняетесь меня. Прошу вас, не стесняйтесь! Я – обыкновенная земная баба, просто с некоторым шармом, вот и вся разница, то есть разницы практически никакой. Все, что вы мне скажете, я сделаю! Только, пожалуйста, скажите…

После этого трепетного разговора все, что внутри меня стояло на голове, вернулось обратно на ноги. Я не мог от нее ничего потребовать, но теперь требовала Она, а ее слово для меня было словом богини.