Диана Шарапова - Взрослая сказка о 90-х в двух вариантах

– Завтра. – Никак не дождёшься, что ли? Ты же полумесяц, как там говорят, верно?

Потом ему вручили лопату, чтобы легла ровная дорожка из воли в корпус. Холодок бежал за ворот.

Ночь в камере выдалась полезной для здоровья и очень короткой. После завтрака и работ Колинз уже сидел, любуясь испорченной стенкой. Жевал с аппетитом пастилу, купленную на базаре и принесённую мамой. Печка горела ровно, перестала навязчиво трещать внутренностями. Температура внутри поддерживалась на уровне улицы.

Колинз сбросил липкое одеяло и добавил новую картинку. Толстый морж на санках погонял в упряжке весёлого жителя Чукотского автономного округа. Несколькими штрихами вокруг он обозначил быстрый рост снежного покрова. Просторы камеры могли вместить ещё несколько уникальных рисунка. Николаич с радостью сообщил, что три последних дня срока узник своими руками приведёт помещение обратно в божеский вид.

Через пять дней бородатый мальчик испытал катарсис. Два совка с горкой ушло. Перемазался весь, костяшки пальцев покарябал, а зато портрет достойный. Старое, благонамеренное лицо с бородавкой, при кепи с привешенной на губу дымящейся папиросой.

– Где же ты такую образину выкопал, а Ныч? – Вопрос был похож на тот, который задают журналисту в неформальных интервью. Для ушей Колинза, по крайней мере.

– Чё-то и я думаю, где мог его видеть раньше?

До самых потёмок обсуждали, но не вспомнили. А утром шестого дня притащили телевизор.

От мужского лица. Болит. Опять по заведённому сценарию с понедельника на пятницу. Голова уже пухнет. По дому у неё бегает братишка младший, белобрысый. И вот чем кончилась защита милейшего создания от криков и шлепков, за пролитую тушь на покрашенный и высохший только-только подоконник.

– Так, ага, явное предпочтение блондинок! О, джентльмены! Это твоя защита неспроста. Вымажу горшок Белобрысика изнутри гудроном, подарю на день рожденья и снаружи красным подпись «цилиндр». И сердечко! – Тряпка посудная чуть не повредила глаз.

– Дичь какая! – Нашёл какие-то слова в ответ. Тут же, не сходя с места, были перечислены все известные миру женщины, окрашенные и рождённые со светлыми волосами. Их дурные привычки, капризы и скрытые недостатки. Моя улыбка снисхождения спустила лавину новых эмоций. Она вновь подыскивала мне жену среди круга общих знакомых.

На работу утром поднималась почти вся семья. А девочка с косичками вставала в школу. Шесть дней в неделю кроме воскресенья. После работы маму носило по магазинам, папа был на работе. Мама с недоверием встречала его вечером привычной фразой: «ты всегда так говоришь». Девочка Катя в это время делала уроки. Застать их всех вместе в однокомнатной квартире можно было с 21.00 до 6.00. Такие ответы нашла она на анкету в школе. Что любит папа? Смотреть новости, а мама бегает с кухни в зал или ванную, моет посуду.

Двойки, полученные накануне выходного дня, карались строго. А те, что обнаруживались с понедельника по среду, почему-то нет. Школьный дневник жил в двух режимах: или он прятался от всех в книгах или диване, или танцевал перед лицом папы, украшенный красным росчерком учительницы.

Папа и мама считали себя монархистами. Мама придерживалась больше партии консерваторов, или тетчеристов. Но когда Катенька перешла в третий класс произошла революция. И родители, как и все порядочные люди вокруг, стали анархистами. В семье наметился политический раскол. Перевешивала партия родителей, но всего на один голос (учитывалось в любом исходе). Катя знала, что как ни называй страну и государственный строй, а всегда есть главное место. И его по идее смены режима может занять любой гражданин. А значит, она вправе мечтать о титуле императрицы.

Поцелуев, кажется, не будет сегодня, даже не обнялись на прощанье. Голова гудит, разрывает как зенитную установку. Мигрень, что ли? Кто-то из-за неё стрелялся, идиот. А таблетку в аптеке не пойду покупать, так и сказать что ли девушке за стеклом: «Она меня достала, дайте лекарство»? Новости после полуночи смотрел, «Плейбой» смотрел, опять выпуск новостей. Поэтому и сон, наверное, такой с заскоками и причудами. А все теперь немного того стали, хотя свою пользу хорошо секут.

Телевизор надо меньше смотреть. Меньше глаза портишь – больше по радио услышишь, меньше по радио услышишь – из книг больше вычитаешь, без книг – у людей узнаешь ещё подробнее с опорой на жизненный опыт. Разумные доводы, но силы воли нипочём не хватит.

ПАРАЛЛЕЛЬ

В более интегрированной среде нет места подобным суевериям, их убивает ирония; но в отгороженных клочках земли они глубоко пускают корни и произрастают.

(Клиффорд Саймак «Круг замкнулся»).

Однажды вообще сон был. Картонные огромные фигуры на экране. Маски-шоу, аналитик и целитель. Диктор, в костюме дикой расцветки читает текст новостей. А рядом в окошке силуэты мелькают, такие узнаваемые, кого в профиль вся республика сходу назовёт, а кого по прикрытой лысине даже.

ПАРАЛЛЕЛЬ

Законный наследник или наследник закона?

(Мысли в голове автора).

Короля звали теперь Варфоломей Васильевич. В этом статусе он выпил и закусил остатками и, зевая, побрёл вдоль коридора прихожей. Пощупал декоративные шторы до пола с лицом иностранного поэта Маяковски, батик, сделаны на заказ. Ноги в красных детских тапочках в форме собаки запутались в них. Походкой алкоголика он из них выпутался, глядя под ноги, и неожиданно ткнул носом в подбородок человека с оружием.

– Вам дальше не полагается. – Сдержав стон, предупредил тот.

– А-а-а! Я понял всё! – Сделав пируэт, он сел на пол. В каждой руке как у клоуна торчала мягкая меховая обувь. – Я всё разобрал. Тапки внизу очень толстые. А я так и не подрос – приземистый толстячок, не так ли?

– Вам нельзя выходить, у каждой двери есть такие как я. – Оружие парень убрал за спину.

– А такие особы, как я? У каждой?

– Не могу вам так сразу ответить. Но приказ мне дали – не выпускать.

Беспартийный поплыл на четвереньках к другим дверям, освободил руки, запустив тапки в лицо поэта. Поплавал так, протирая отвисший живот, и утомился, уснул рядом с телевизором.