Диана Шарапова - Взрослая сказка о 90-х в двух вариантах

Сотрудничество с представителями криминальных структур пока складывалось хорошо.

Она увидела у него вечером на книжной полке книгу «Энциклопедия для мужчин», Москва, 1992 год. Утром, пока он спал, открыла полистать.

«Вопрос о поле и любви имеет центральное значение для всего нашего религиозно-философского и религиозно-общественного миросозерцания». На-на-на. Ещё вот тоже цитата: «…обо всём слишком интимном не принято говорить; раскрыть свою душу, обнаружить в ней то, чем она живёт, считается неприличным, почти скандальным». Этот день запомнится мне надолго. Страсть лучшее средство от скуки и одиночества. Май, ещё холодно, но скоро лето. Под простынёй я замёрзла и поставила чайник, а он пусть лежит. Кефир он не любит. А завтрак в постель, наверное, будет ждать. Творог, сметана и сахар лучше. Присела на кровать, покрылся мурашками и открыл глаза. Я вздрогнула и стала мять смесь в тарелке.

– Дай.

– Ну, на. Гадость? Не ври, вкусно и питательно.

Ложка холодная как лёд. Он терпел.

В два часа пополудни у топчана было поставлено ведро, полное извести. А тремя часами раньше, камеру нового корпуса посетили два господина респектабельного вида. Под костюмами они носили рубашки, обувь дорогая, зарубежная. Начинающий художник-самоучка связал их визит с портретом алкаша с бородавкой, венца творенья. Может быть, они потом где-то тиснут статью, что заключённые на пятнадцать суток, такие как Ныч, напрасно проводят время, а могли бы творить на пользу республики.

В бумагах из их кейса он разобрал только кое-что. Множество незнакомых значков, специальных сокращений, плохое самочувствие. В низу одного из листов померещилась неотличимая до последней палочки подпись Канибута Н. С. Но вопрос задать побоялся. Они завели разговор с Николаем Сергеевичем о временах учёбы в институте. Узник окончил консерваторию, но спорить не стал, он стеснялся говорить правду и всем рассказывал про театральный институт. Также они вели беседу о безработице, о злоключениях беспризорников, падении нравов, кино, поп-музыке и так далее.

Все трое увлечённо спорили. О Югославии речь не шла, здесь не было смежных позиций. Дверь сопроводила их уход отборным звоном и звяканьем. Николаич привёл на поводке повзрослевшего пятнистого кота по кличке Владик.

– Вискас ему не впрок. – Пожалился стражник. – Как таскал рыбу на кухне, так и в том же духе. Тебе начальство личное распоряжение передало, чтобы ты ни под каким видом стену над кроватью не белил, понял?

– Ага! – Отозвался Ныч. – Китикэт тоже понос даёт?

– Тоже, бедный ты мой. Ну, идём, я тебе яичков сварю. – Кот как будто понял и рванул к выходу.

– Ойх! – Бородатый мальчик, никак не больше десяти лет на вид, взял в руки кисть, окунув её в извёстку. Устал, лёг, не помня во сколько, не раздеваясь. Всю ночь живое тело дышало рядом и щекотало нос.

– Выгнал кота, ваше беспородие, нахлебником обозвал и тюремной крысой.

– Злой, злой. – Усмехнулся тот, намыливая вторую половину стены.

– Мало сказать, недобрый. Он ещё и зажиточный.

– Старый, что ли? Зажился?

– Да ну, тебя. Дочка у него, правда, уже взрослая. Длинноногая девица с пунцовыми губами.

– Марципановая принцесса? – Колинз подмигнул Владику, который раскинулся на одеяле начальник тюрьмы на озере.

– Да, не очень-то. Не сказал бы. Ну, как сейчас модно.

– И откуда же ты, дед про моду узнал?

– Телевизор твой слушаю, вот.

Подскочил на кровати от неожиданности:

– Точно? А когда?

– Через четыре месяца.

– Ой, только не надо этой умилительной материнской улыбки.

– Ну и что. Зато буду прогрессировать в глупости, а, значит,

буду всё счастливее и счастливее.

– Нельзя прогрессировать в глупости. Точнее сказать, регрессировать.

– Умник.

– Молочная ты будешь как корова. – Он, дразня, наставил себе рожки.

Была новая причина болеть голове. Но время они проводили вместе. Он внимательно слушал, как она читает потолку длинные сказки. С закрытыми глазами. Гораздо лучше, альтернатива ночным кошмарам.

Сказка первая.

В городе Одри жили люди, за плечами которых росли наросты четырёх цветов: белые, розовые, зелёные и чёрные. Их размер зависел от уровня самолюбия, у кого-то она волочились как мантия, а у немногих взрослых достигали размерами капюшона. В специальных мастерских ставили два штампа. «Без проблем» для обладателей не слишком длинных наростов. «Осторожно, не наступать и не теребить – моё» тем, кто часто страдал от прохожих.

В городе Одри не было никогда правителя, и порядка тоже, даже капюшонного. Но вот родился мутант, мальчик без заплечного органа, и со временем стал в нём мэром. Заняв главный пост, он попросил сделать статистические расчёты. И выяснилось, что самолюбия жителей – главная их беда. Больницы переполнялись горожанами с наростом, отдавленным в очереди. Один пил лекарства от расстройства, что его самолюбие изношено. А второй участник опроса, потому что оно утратило первоначальный цвет, у третьего оно было продырявлено. Как извлечь из вычислений выгоду казне. Он позвал палача и приказал отрубить и высушить их поголовно. Полученный материал нарезали и разложили по цветам в самом большом доме. Розовый прямоугольник имел самую высокую ценность, а чёрных вышло много, поэтому достоинство их стало номинальным. То есть самым низким.

Ввели процедуру обрезания по достижении 18-ти лет. В результате, имущество города Одри стало распределяться более равномерно. А люди, переставшие болезненно любить себя стали самоотверженны и прагматичны.

– Может и стали, но как быть с изречением: «Полюби ближнего, как самого себя»?

– Ты не спишь?

– Нет, вот они перестали любить себя, и других тоже, что ли?

– Я другую сказку расскажу.

Сказка вторая.

В одной удалённой от нас звёздной системе, было всё не так. Они отстали в своём развитии. Поэтому они нам и не звонят по сотовой связи. А если бы и смогли, так мы бы и не поняли, так как речь их была слишком бессвязна.

Одно было схожее и у нас и у них, по данным радаров службы 1.001 – индульгенции. Иные цивилы, почему-то называли свои кредитные карточки индульками. Чтобы воспользоваться такой формой оплаты, нужно было ткнуть в неё сложенными втрое пальцами. Слой эмали, нанесённый на них печатным способом, из-за такого неуважительного названия немного потрескался. Выдавали их в обмен на грехи или за имущество. Нужно было предоставить церковному ведомству наловую деклорафию с указанием наличия того и другого, либо чего-то одного.

Известен в этой системе один мутарь. Прославился он как висельник-пират, наркобарон, крадоцыган, мафиози и рабовладелец. Мало того, лицемер. Бил и увечил те лица, в коих мнилось ему выражение страха. Мерзавец этот состарился, посчитал грубо свои средства, понял, прожить их все не успеет и решил обменять их на сумку индулек. Он ещё не успел рассортировать содержимое её по цвету разводов, как пришло на виллу уведомление от правительства. Краткий пересказ из уст мафиози полученной бумаги звучал: «Хо стать Лутиманским Гуру?». Согласился.