Гайк Октемберян - Война с НИЧТО. Эта война начинается в детстве и продолжается всю жизнь

По стене ДВУХЭТАЖНОГОобщежития пошла трещина, и стена, опасно шатаясь, стала ОТДЕЛЯТЬСЯот дома и грозила упасть в ту сторону, где отец качался на ветвях ивы. Стена всё же устояла. И когда земля успокоилась, отец спустился с дерева. И земля оказалась какой-то удивительно мягкой под босыми ногами. Отец заметил, что его ноги погружались в неё на каждом шагу как на пару сантиметров. Он решил подняться на ВТОРОЙэтаж через подъезд, чтобы обуться. Потом он направился вдоль шоссе в ту сторону, где жил один из его братьев, чтобы посмотреть, что случилось с ним и его детьми, и посмотреть на то, что насколько сильно разрушился город. Его брат он сидел с босыми ногами рядом с дорогой и заливался горькими слезами. Одет был он лишь в то, в чём успел выбежать из ПЕРВОГО этажа рухнувшего девятиэтажного здания. К шоссе стали выходить ПЕРВЫЕ раненные. Одни шли сами, другим помогали идти. У одних были переломы рук, у других – ног. Одни были сильно окровавленными, другие меньше. Машины, которые не остановились, чтобы отвезти раненных в больницу, так сильно разозлили тех, кто спешил дойти до дороги, что в другие машины уже полетели камни. И если те ЛЕГКОВЫЕмашины, которые как не собирались останавливаться, останавливались из-за разбитых стёкол, то на тех, кто выходил из этих машин, набрасывались с кулаками, а сами машины переворачивали. Но куда кого-то из раненных можно было довезти? И больницы были разрушены, и дороги были местами засыпаны обломками рухнувших зданий. И там, где уже невозможно было проехать, машины останавливались в длинных пробках. Отцу пришлось спать у костра в течение пяти ночей. Он всё это время не снимал обувь. Когда он разулся, то обнаружилось, что у него ноги сильно распухли. После произошедшего землетрясения УЦЕЛЕВШИЕ стали бояться оставаться в тех домах, которые устояли. И ночевали ОНИ у костров. В мёртвой тишине ПЕРВОЙ тёмной-претёмной ночи отец услышал доносившиеся из под развалин швейной фабрики крики о помощи. Он поднялся, перешёл на ту сторону шоссе, поднялся на железнодорожную насыпь и остановился. Что он мог СДЕЛАТЬ? Что он мог СДЕЛАТЬдля оказавшихся в холодном плену? Как он мог добраться до задавленных, но ещё живых людей? Постояв, он повернул в обратную сторону и вернулся к костру. Уже на ВТОРОЙдень после землетрясения начались грабежи. Несколько мародёров было расстреляно на месте без суда и следствия. Пыльные изуродованные тела погибших, которые были извлечены из-под развалин, лучше было не оставлять без присмотра, если на пальцах были золотые кольца, а на мочках ушей оставались золотые серьги. Находились такие, которым хватало нескольких минут, чтобы отрезать пальцы с кольцами, вырвать серьги, разорвав мочки ушей. В ПЕРВЫЕ дни тела погибших хоронили без гробов. Тела хоронили, заворачивая их в ковры или отрезок какой-нибудь ткани. Это уже потом в город привезли очень много гробов, которые КРУГОМраскладывали КУЧАМИ. Когда в разных местах уже лежали КУЧИ гробов, на центральной площади города КРУГОМ валялся брошенный хлеб. И так много было этого хлеба, который выкинули и бросили, что из него можно было собрать ЦЕЛУЮ КУЧУхлеба. Почему так много было брошенного хлеба? Потому что много было таких, кто хватал его с лотков только для того, чтобы один-ДВА раза откусить, а остальное выбросить. И сметану можно было увидеть, которую выбрасывали ящиками, потому что хватало таких, кто старался брать не по одной или ДВЕ баночки, или три, или четыре баночки, а сразу ящик сметаны, или сразу ДВАящика.

Когда с разных мест стала поступать помощь, и из Душанбе прибыли для оказания помощи ДВА-три десятка человек, работавших в одной из автоколонн. Они расположились в своих палатках на другой стороне дороги от общежития, на полосе между шоссе и железными дорогами. И отца позвали перебраться в одну из тех палаток. Палатки были СДЕЛАНЫиз толстого войлока, который держался на деревянном каркасе. Снаружи эти палатки были покрыты брезентом. Отец с трудом снял обувь со своих ног. Пять суток он не снимал её, и они сильно распухли. Когда отец приютился в палатке, он обратил внимание на один грузовик. Заводские ворота поздно ночью открывались, и этот грузовик, как по какой-то «тревоге», несколько раз выезжал, куда-то уезжал, возвращался, чтобы снова куда-то уехать. Всю ночь этот грузовик куда-то уезжал. Вскоре выяснилось, что это ПРАВИЛЬНЫЕиз ПРАВИЛЬНЫХвтайне от остальных под покровом ночи вскрыли контейнеры, отправленные из Чехословакии. Это коробки с чешским сервизом грузились и вывозились с территории завода, чтобы НАПОЛНИТЬ им свои устоявшие одно- или ДВУХЭТАЖНЫЕ дома. До простых людей содержимое заграничных контейнеров, большей частью, не доходило. Хорошо наживаться можно там, где есть в наличии чьи-то беды. Есть такое ПРАВИЛО. Отец обратил внимание и на то, что уже с раннего утра в сторону города начинали двигаться какие-то людишки. Когда наступал вечер, эти же людишки шли уже в обратную сторону чем-то нагруженными. С каждым разом они всё больше становились похожими на муравьёв. Кто-то потерял крышу над головой, всё своё имущество, родных и близких ему людей, а у кого-то из живших на окраине города с одноэтажными домами или в близлежащих сёлах, нашлось столько места, чтобы туда можно было что-то таскать и таскать. НИКТО почти месяц провёл у отца в палатке. Никто из родственников НИКТО не погиб. ЕМУ много раз задавался этот вопрос о том, что погиб ли кто из ЕГО близких, из ЕГО родственников, когда ОН встречался со знакомыми ЕМУ людьми. ЕМУ нужно было возвращаться под армейский гнёт. И ЕМУ было тяжело.

– Ну что, уже построил город?! – спросили ДВА офицера батальона у НИКТО. Они улыбались при этом. В ЕГО возвращении они словно нашли что-то забавное. НИКТО молча прошёл мимо них. ОН не собирался искать какие-то слова, чтобы им хоть что-то ответить. ОН в тот же день вернул те десять рублей и ту шапку. Уже на следующий день ЕМУ стало ясно, что ЕГО УДЕЛОМопять стали наряды. Замполита не было. Он как раз ушёл в отпуск на месяц. НИКТО понял, что ЕМУ нужно быть готовым переносить многосуточные наряды. ОН почувствовал, что вес уже пережитого и толща того, что ещё оставалось вынести, стали давить на НЕГО ещё сильнее. Печальные мысли лезли ЕМУ в голову. И ЕМУ опять и опять приходилось каждый раз, когда ОН снова и снова оказывался в наряде, ОТЯГОЩАТЬсебя зыбкой надеждой на то, что ЕГО на этот раз, быть может, не оставят на ВТОРЫЕсутки. Но эту надежду каждый раз всё равно убивали. НЕ ЛЕГЧЕЕМУ было и в те ДВА-три дня, когда ОН оставался свободен от нарядов. Уже с самого утра ЕГО начинала давить НЕОПРЕДЕЛЁННОСТЬтого, что какую именно ДЫРУвздумается кому-то ИМ заткнуть. От одного того, что ПОВТОРЯЛОСЬи ПОВТОРЯЛОСЬодно и то же, от самого ожидания того, что опять должно было ПОВТОРИТЬСЯ, в НЁМ продолжала расти какая-то усталость. И чем ДАЛЬШЕ, тем само ожидание того, что опять должно было ПОВТОРИТЬСЯ, превращалось в какое-то наказание. И ЕМУ тем больше приходилось собираться с оставшимися силами, чтобы выдержать ближайший час. И собственная беспомощность избавить себя от установленного ПРАВИЛЬНОГОпорядка угнетала ЕГО и начинала выводить из себя. И выводило ЕГО из себя и то, что обвинять и судить за то, что кто-то попробует СДЕЛАТЬчто-то против, всё равно будут ПРАВИЛЬНЫЕ. В НИКТО от раза к разу всё сильнее начинали буйствовать возмущённые жизненные силы, и всё выше поднимался в НЁМ центр тяжести этого возмущения. НИКТО становился всё более и более раздражительным, более и более воспалённым.