Василий Мищенко-Боровской - Лучшее, конечно, впереди

Лёха слушал, выпучив глаза и открыв рот с металлической фиксой на переднем зубе. Эта фикса была знаменита тем, что при распитии где-нибудь на природе «из горла», Козлов, как бы нечаянно, ронял её в бутылку. Если кто-то начинал возмущаться, Лёха извинялся, допивал дозу возмущавшегося, а затем вытряхивал коронку из бутылки и прикреплял её на зуб. Жулеба, выслушав монолог латыша, вскочил из-за стола, распахнул дверь и закричал в коридор:

– Политику партии и советского правительства, внешнюю и внутреннюю, одобряю и поддерживаю.

После этого он вернулся к столу, налил полстакана «бормотухи» и выпил стоя. Пару дней назад в «Шайбе» доцент Кутин с кафедры истории, стуча воблой по столу, рассказал свежий анекдот:

«На заседании горкома член парткомиссии задаёт вопрос кандидату в члены КПСС:

– А как вы, товарищ, относитесь к внутренней политике Коммунистической партии и Советского правительства?

– Я, – не раздумывая отвечает кандидат, прижав руку к груди, – внутреннюю политику нашей партии и правительства горячо одобряю и всецело поддерживаю.

– А как вы относитесь к внешней политике Коммунистической партии и Советского правительства, не унимается въедливый дедок из партийной комиссии.

– Я, – чётко отвечает соискатель, – внешнюю политику нашей партии и советского правительства горячо одобряю и полностью поддерживаю.

– А своё, личное мнение у вас имеется? – вдруг спрашивает секретарь горкома.

– Да, – мгновенно отвечает кандидат, прижав обе руки к груди, – Имеется. Но я его категорически не одобряю и ни в коем случае не поддерживаю!»

Было ясно, Ромка пытается хохмить. Но Царев понимал, что за этим стоит не то чтобы протест, издёвка над существующим положением вещей, но что-то вроде фиги в кармане. Фигу держат многие. На партсобраниях, первомайских демонстрациях, при изучении работ классиков марксизма-ленинизма, материалов партсъездов и бесконечном их цитировании. Она подразумевается при чтении «самиздата», прослушивании «вражеских голосов». Казалось, все всё понимают, но… У кого хватит духа выйти, например, на отчетно-выборном партсобрании к трибуне и сказать дремлющим в президиуме и в зале людям: «Хватит словоблудить, неужели вы не видите: в „консерватории“ давно уже что-то не так и пора это для всеобщей пользы подправить»? Ну, неправильно вбухивать миллионы рублей в сельское хозяйство, дотируя его, и посылать при этом студентов убирать картошку. И это лишь для того, чтобы эта самая картошка стоила 15 копеек. А сколько тянут затраты на неё? Совершенно никуда не годится покупать у спекулянтов джинсы по 200 рублей, которые там, за «бугром», стоят копейки. А также кормить задарма коммунистов по всему миру, гнобить строптивых академиков, а других, менее знаменитых, закрывать в психушках. Отвратительно дурачить людей моральным кодексом строителя коммунизма и взращивать лживое, зубастое и развращенное племя – комсомольских функционеров. Опоры партии, между прочим. Как, слабо? То-то. Кому захочется ломать годами выстраиваемую карьеру, ползти, карабкаться наверх, чтобы в один момент быть сброшенным на грешную землю и затоптанным? Систему своей дурацкой выходкой не изменишь. Лучше уж как-нибудь в одной упряжке, в одной колее со всеми.

Недавно случился занятный казус, который остряки назвали «Вторым залпом Авроры». В декабре 1981 г. весь советский народ праздновал юбилей генсека Л.И.Брежнева, которому исполнилось 75 лет. А он, ведь являлся не только верным ленинцем и выдающимся борцом за мир во всём мире, но также и гениальным писателем. За свою «Малую землю» получил Ленинскую премию и был принят в Союз писателей. Как раз в это самое время в 12-м номере журнала «Аврора» именно на 75-й странице появился рассказ писателя В. Галявкина «Юбилейная речь». Он произвёл эффект разорвавшейся бомбы. Речь в нем шла о некоем известном писателе, который давно засиделся на этой земле и все ждут с нетерпением его кончины. Вполне может быть, что писатель имел ввиду вовсе не Леонида Ильича, но выглядело это, как насмешка над дряхлым Генеральным Секретарём.

Слух о крамольном рассказе моментально разнесся по институту. Царев прочитал его одним из первых. И, надо сказать, вовремя. Спустя пару часов злополучный журнал перестали выдавать в библиотеках и продавать в киосках. Потом поговаривали, что редактора «Авроры» «загнали за Можай» за политическую близорукость, а имя горе-писателя Галявкина надолго было вычеркнуто из литературной жизни.

Однажды Царёв попытался, не то чтобы усомнится в общей стратегической линии, а подвергнуть незначительной критике отдельные, хотя и важные, средства и методы Системы. По завершении курса философии, перед кандидатским экзаменом требовалось подготовить и обсудить реферат на одну из заданных тем. Саня выбрал зачем-то щекотливую проблему «Идеология и социальная психология». В общем, проанализировав собранный материал, он пришел к неутешительному выводу: советская идеология носит оборонительный характер, а это может привести, в конце концов, к плачевным результатам. Вот зачем, спрашивается, нужен тотальный контроль, цензура и всяческие запреты, зачем «глушить» западные радиостанции? Это расходы и немалые, а запретный плод, как известно, сладок. Это нагрузка на бюджет, а в магазинах полки пустеют, возникает дефицит того или иного товара, бегают туда-сюда «колбасные» электрички. И препод по политэкономии считает, что эти электрички и есть причина нехватки продуктов в столице. А министр на вопрос, почему нет гречки, отвечает, что, мол, раньше, при царе гречку ели попы и дворяне, а теперь её хотят все потреблять, потому и не хватает. Царёв вспомнил, как в прошлом году его подружка Юлька, студентка второго курса, притащила в общагу сломанный радиоприемник. Пожаловалась, что папа сильно захандрил, потому что лишился возможности слушать «вражьи голоса». Саня приемник починил и поинтересовался, кем работает ее отец. Оказалось, каким-то там по счету секретарем горкома партии.

– А как же он слушает, ведь «глушилки» вокруг?

– Папа влезает на стремянку и слушает под потолком, там чище работает, – простодушно ответила Юлька.

Еще он вспомнил, как армейский замполит на занятиях убеждал солдат, мол, вся эта вражеская пропаганда нацелена, прежде всего, на простых и недалёких Ванек, а не на Иван Иванычей. А выходит, что и Иван Иванычи интересуются. Но если интересуются, значит, хотят что-то уяснить для себя в этой нашей такой запутанной жизни. Вот вы, идеологи, и разъясните всё людям честно-откровенно. А люди поймут и станут доверять больше вам, нежели западным пропагандистам.

Примерно, такими мыслями Царев и поделился с аудиторией во время обсуждения его реферата. Первыми проснулись слушатели, а затем и профессор Иван Леонтьевич Колядин. Ему уже перевалило далеко за восемьдесят, и знаменит он был тем, что видел В.И.Ленина на 10 съезде РКПб. Аспиранты разглядывали Царева, кто с интересом, кто настороженно и с недоверием, а некоторые и с откровенным злорадством. Профессор Колядин, совершенно не ожидавший услышать на семинаре крамольные речи, вдруг начал зачем-то говорить про Всесоюзного старосту дедушку Калинина и других старых большевиков, об их кристальной честности, аскетизме и неподкупности, а затем и вовсе отпустил слушателей на целых десять минут раньше.