Василий Мищенко-Боровской - Лучшее, конечно, впереди

– Что скажете, товарищ Царёв? – Сергей Иванович нетерпеливо барабанил пальцами по реферату.

Саня понял, что дальше отмалчиваться нельзя. И что ему отвечать? С негодованием и презрением отказаться? Но чекист может здорово нагадить. Согласиться? Значит, наплевать себе в душу. А с другой стороны, кто может заставить его «стучать», если даже он и примет это предложение. Как любил говорить Санин самый первый институтский наставник А.М.Райзенберг, с которым он бессменно в течение 6 лет ездил на «картошку»: «Сегодня пообещал – завтра забыл».

– Ну, что тут скажешь, – Саня сцепил пальцы в замок, – мне не хотелось бы портить с вами отношения.

– Вот и чудненько, – Сергей Иванович воспрянул и выглядел, будто Наполеон, вовсе не проигравший, а выигравший битву при Ватерлоо.

С тех пор Царёв с ним не встречался. Лишь однажды, весной, мельком увидел чекиста, выходящего из приемной ректора. Тот кивнул и многозначительно посмотрел на Саню, который в ответ раскланялся и прошел мимо.

Размышления Царёва прервал голос Лёхи:

– Андрис, ты вот скажи, за что вы нас так ненавидите?

– Кого – вас? – Скирманис непонимающе уставился на студента.

– Ну, нас, русских.

– А с чего это ты решил, что мы вас ненавидим?

– Да я кожей чую. Вот на втором курсе ездили мы с группой на экскурсию в Ригу, так еще на вокзале шли, как будто, под прицелом «Калашникова».

– Та шо ты придумал? – Лесь удивленно воззрился на Козлова, – никогда такого не бачив. Мы с театром на гастроли в Прибалтику не раз выезжали.

– А я вот в армии с латышами и эстонцами служил, – продолжал гнуть свое Лёха, – вроде бы, нормальные мужики, но – не наши.

– Ты бы еще «латышских стрелков» вспомнил, – Жулеба разлил «бормотуху» по стаканам.

– Ну, а сами вы своих сильно любите? – Скирманис взял стакан, посмотрел его на свет и сморщился, – Чтобы тебя кто-то любил и уважал, надо научиться сначала любить и уважать других, да и самих себя тоже Я так думаю.

– Да ладно, мужики, кончайте вы эти разговоры, – Роман даже встал, – Ну, вот сидим мы вместе: три хохла, двое русских, латыш. Катя, ты откуда? – обратился он к студентке.

– Из Кишинева. Я наполовину молдаванка.

– О цэ ж гарно, – с жаром продолжил Жулеба, – мы сидим, пьем хорошее дешевое вино, и мы все, не смотря ни на что, любим и уважаем друг друга. Ну, ведь так, Андрис?

– Так.

– Давайте, хлопцы, выпьем за это. И пусть так будет всегда!

– Как же хорошо, Машутка! – раздался голос директора Корягина.

– Я – Катя.

– Ну, всё равно, Катюша, как хорошо, – Михал Петрович продолжал лежать на кровати и блаженно улыбаться.

До декабря 1991 года ещё оставалось целых восемь лет. А потом страна рухнула и все оказались под её обломками. Геополитическая палитра изменилась до неузнаваемости. Куски огромной империи стали отваливаться и лихорадочно искать национальную самоидентичность. Одни предпочли просто дистанцироваться от русских, другие, обнаружив вдруг неспособность России конкурировать с сильными мира сего, поспешили стать их сателлитами, третьи, кроме всего прочего, объявили москалей врагами. Позже кто-то скажет, что мы проиграли «холодную» войну. Кто-то возразит, что мы проиграли не войну, а только лишь сражение. Как бы там ни было, но всё-таки проиграли и проигравшими оказались все, кто проживал от Калининграда до Владивостока. Русские Михал Петрович Корягин и Лёшка Козлов, украинцы Жулеба, Заводяник и Царёв, латыш Скирманис и наполовину молдаванка Катя Мальцева. Инакомыслящие, просто мыслящие и другие, мало мыслящие и скудоумные. Независимо от национальности и границ внутри Советского Союза и за его пределами. Впрочем, не исключено, что кто-то и выиграл.

Вечером в воскресенье на аспирантском этаже общаги творилось невероятное. Разбушевавшийся не на шутку Михалыч Ярлоцкий выдворил из комнаты своего соседа и друга Костю Чеприна-Рислинга. Выгнал всерьез и выбросил в коридор его вещи.

Вообще, назвать аспирантскую жизнь однообразной, а тем более, скучной, можно было бы с большой натяжкой. Жизнь эта протекала ярко, насыщенно, интересно и неповторимо. Здесь влюблялись, складывались и разрушались семейные союзы и дружбы, рождались дети. Коллективно отмечались праздники, дни рождения, успешные обсуждения диссертаций и их защиты.

Конечно, главным делом оставалось научное творчество: сбор материала, работа в библиотеках и архивах, анкетирование, эксперименты, выступления с докладами на конференциях, подготовка публикашек. И всё это для того, чтобы к концу третьего года обучения представить в Ученый совет рожденный в муках диссер. Встречались, конечно, и те, кто наукой занимался 24 часа в сутки. Причем все три года. Но многие работу над диссертацией совмещали, и надо сказать, вполне даже успешно с разнообразным отдыхом и спортом. Зимой лыжи и спортзал. Шахматы. Хоккей и теннис, правда, только настольные. Летом аспиранты, как и многие граждане Советского Союза разных возрастов и разных темпераментов играли в футбол. Не настольный. Самый настоящий.

Команды образовались еще на первом курсе. В одну, кроме капитана Сани Царева, входили Михалыч Ярлоцкий, Костя Чеприн, Витя Черных, он же Первач-Самогонов и Равиль Мурфалосимов. Последнего женщины общаги ласково называли Амур Фалос-Имов. И ведь было за что! В команде Романа Жулебы постоянно играли только Дима Стенечкин и Михал Петрович Корягин – директор дома культуры из Ярославля. Остальных Богдан набирал непосредственно перед матчами.

Судьёй являлся Эдуард Грач Плодово-Ягодный. Играть он не мог, поскольку у него наблюдалось сильное нарушение координации движения, вследствие церебрального паралича, но при этом футбол очень любил. Когда Грач шел по коридору общаги, находясь при этом в подпитии, с ним невозможно было разойтись, так его мотало от стенки к стенке.

Играли, обычно, на хоккейной площадке. Но случалось побегать и на большом институтском поле у спортзала. Конечно, были и болельщики, в основном, аспирантки из общаги. Хотя, иногда приходили поболеть за «своих» и студентки. Победители награждались шоколадными медалями и грамотами.

Грамоты делали собственноручно с помощью трафарета. Текст был стандартный: награждается такая-то команда, за победу в футбольном матче в честь такого-то события. Внизу – подписи, якобы представителей различных футбольных организаций. В их роли выступали игроки команд. Предусматривались также подписи Главного судьи матча – Эдуарда Плодово-Ягодного, представителей партийных и общественных организаций – Григория Самуиловича Голодяника и Вени Заводнова. После церемонии награждения все шли пить пиво в «Шайбу», естественно, за счет проигравших.