Александр Поздеев - Надоеда, или Заповедник абсурда. Фантастический роман. Часть 1

И вот, как-то, через окошечко подвала увидел я ту девочку, и сразу захотелось мне до смерти стать юным, молодым, красивым, чтобы быть рядом с этим ангелом. А мой Митрич-то в свободное время алхимией пользовался, чтобы изобрести новый способ самогоноварения. И были у него различные снадобья непонятного предназначения, спрятанные в ящике стола. Я его взломал и аккурат все пузырёчки опустошил – авось, какой и подействует. Вот с этого-то момента вся реальность и переместилась в мой мозг. И началось!

Молодым, конечно, не стал, но нормальный облик человека принял. А жить мне было определено на свалке истории. Здесь я и встретил во второй раз свою девочку, из-за которой лишился покоя.

Я приблизился к траурному кортежу. Хоронили девушку, совсем юную, судя по сопровождавшим гроб школьникам. Полная женщина в чёрном платке плакала особенно сильно. Терзающие слух звуки похоронного марша плыли над улицей, сопровождая ее безутешные рыдания. Я поотстал от процессии и, заприметив чуть отставшую так же, как и я, школьницу, спросил:

– Что с ней случилось?

– Попала под машину, – неохотно отозвалась девочка.

«Значит, умирают здесь, в Нереалии, по-настоящему», – подумал я и тихонько поковылял за удалявшейся процессией.

Девочка обернулась ко мне, в больших голубых глазах её читалось любопытство. Чуть помявшись, он подошла.

– А вы нездешний.

– Точно! Как ты угадала?

– Это несложно. Тот, кто появляется со стороны свалки, однозначно не может быть местным. Со свалки можно только прийти…

– Поясни.

– Что пояснять? Обратно из нашего городка не уходит никто, это – закон, город Ноль держит свои жертвы, как паук.

– Если захочу уйти, никто меня не остановит.

Девочка улыбнулась. Я видел, что ей не нравится моя бравада – что тут поделаешь? Характер в угоду, какой-то девчонке менять не собираюсь. Но ей явно хотелось со мной общаться.

– Тут недалеко кафе, – сказала она, – я страшно голодна.

Пожав плечами, я последовал за ней. Но у входа вспомнил, что не взял с собой деньги. Впрочем, что я говорю? Деньги здесь совсем иные.

– Ничего, – успокоила меня школьница, – я заплачу.

Кафе, в которое мы зашли, оказалось серой забегаловкой, при виде коей, на меня сразу нахлынули воспоминания о студенческих годах.

– Что будешь заказывать? – мысли мои были прерваны в самый неподходящий момент.

– Прости, задумался. Пива бы…

– Хорошо, а я как несовершеннолетняя закажу «Буратино».

От стойки оторвалась полусонная официантка, ленивым движением подхватила поднос и подошла принять заказ.

– Нет ни пива, ни «Буратино», – процедила она сквозь зубы.

– Что есть?

– Пончики, салаты.

– Несите.

Официантка с сердитым видом удалилась за заказом.

Я, привыкший к демократическим буфетам, недовольно поглядел ей вслед. Господи, опять! Никогда не предполагал, что ещё раз буду есть в советской столовке. Юность, что ли, моя вернулась?..

Девочка не отрывала от меня взгляд. Меня это смущало, поэтому я попросил её отпустить меня выкурить сигарету. Она кивнула, достала из портфеля учебник и уткнулась в него. А официантка всё не шла и не шла. Вместо одной я выкурил в холле лже-кафе три сигареты, провожая взглядом автомобили. Потом вернулся.

– Как тебя зовут? – спросил я, – мы уже почти час рядом, но так и не познакомились.

Она опустила учебник, посмотрела на меня очень пристально, и лицо её будто озарилась светом. Улыбнулась.

– Оксана. Но папа называет меня Ксюшей.

– Ты красивая девчонка, Ксана, и добрая…

– От красоты нет никакой выгоды, – на лице девочки появилось выражение грусти, – я не умею идти на компромиссы – вот в чём беда. Жизнь моя была бы спокойной и размеренной, как у других девочек, но я слишком непримирима к несправедливости.

Я чуть не подпрыгнул при этих словах.

– Девочка моя, это же хорошо! Зачем грустить?!

– Хорошо, что я непримирима? – переспросила Оксана. – Не забывайте: тут не реальность, и все ценности поставлены с ног на голову. Нежелающих приспосабливаться могут даже в тюрьму посадить.

– Это мы уже проходили, – согласился я.

– Пойдёмте, – сказала Оксана. – Надвигается ночь, а вас нужно куда-нибудь пристроить на ночлег – ведь вы наш гость.

Мы расплатились и вышли на пустынную вечернюю улицу. Оксана протянула мне руку. Наверное, с её стороны это был жест доверия. Я осторожно взял хрупкую ладошку в свою руку.

– Скажи, а девочка, которую хоронили, была твоей подругой? – спросил я осторожно.

– Да.

– Почему же, в таком случае, ты не проводила её до кладбища?

– Я не смогла бы смотреть, как её закапывают: в глубине моего сердца теплится надежда, что она жива.

– Ты не обижаешься на меня за эти расспросы?

– Разве может обижаться управляемая кукла? – с иронией в голосе заметила девочка.

Не найдя, что на это ответить, я промолчал. Между тем, мы пересекли огромную площадь с постаментом посередине, изображающим какого-то здешнего деятеля. Возле постамента несли вахту вконец замершие школьники в тонюсеньких рубашках: вечер был довольно прохладный.

– Как странно! – Пораженный внезапной мыслью я остановился.

– Что? – спросила Оксана.

Я остановил взгляд на темно-коричневом школьном платье своей спутницы, перевёл взгляд на синие галстуки ребят. Мне стало смешно и горько одновременно.

Все это похоже на уклад жизни в то время, в которое я учился и рос. Моему брату, родившемуся на излёте восьмидесятых, они уже ни о чем не скажут. Да и сам я, прожив десять лет после распада Союза, стал воспринимать его как очень давнюю полузабытую сказку, услышанную в детстве. И вот, пожалуйста, сказка воскресла для меня воочию. А смешно потому, что всё-равно сердце отказывается принимать происходящее со мной всерьёз. Горько? Да, наверное, оттого, что этот странный ретромир, чем-то напоминающий советскую действительность, на неё очень похож. «Нежелающих приспосабливаться могут и в тюрьму посадить», – вспомнил я слова Оксаны.

– Они не замёрзнут? – с тревогой спросил я девочку.

– Ничего, отстоят ночь и получат отсрочку от экзаменов, – ответила та.

Остаток пути мы молчали. Вскоре подошли к небольшому жёлтому дому, буквально утопающему в пышности цветущей черёмухи.

– Тетя Валерия! – громко позвала через окно Оксана.

Услышав голос девушки, на крылечко вышла невысокая сухонькая женщина лет пятидесяти. Увидев нас, она всплеснула руками. Выражение её лица казалось каким-то потухшим: усталость в глазах, потрескавшиеся губы. Но глаза! Они сияли! В полную мощь, излучая тепло, свет какой-то молодой задор.

– Входите, только тихо: соседи спят, – попросила Валерия.

Оксана взяла меня за руку и повела в тёмный коридор. Это была коммуналка. В подобной когда-то, ещё до войны, жили мои бабушка и дедушка. Впрочем, я об этом знал лишь по очень старым фотографиям из семейного альбома.