Артем Волчий - Стихи убитого

– Это я могу, это я могу! – сквозь старый смех скрипел он, ему… да, под семьдесят, допустим, шестьдесят шесть, раз уж мне – двадцать два, пусть и ему перепадет цифра изящная, мощёная.

Дубовая дверь в сам дом, напротив двери во двор, где – я успел удостовериться, чтоб потом был повод ускользнуть от беседы: воспользоваться – стояло туалетное ведро; дом пахнул и ароматами, и запахами, и вонью – да, мельком глянул сквозь щелку меж ширмой и русской печкой, забитой в середину первой комнаты, «кухни», как называем ее – стол был забросан рыбой. Хозяин этого дома когда-то слыл великим рыбаком, ловил немерено и продавал, на том и выстроил себе еще один дом, не так далеко отсюда, – а не туда ли Алина?… – но сегодня хозяин был тут, вот он и тянет мне руку, вот я и жму ее, он щадит меня и не пытается переломать кости кисти руки, я щажу его и улыбаюсь, дабы не прошел слушок отчаяния: какое в Москве сплошь зажравшееся хамло… привез бы я вам своих друзей, Макар Васильевич, может, хоть вы бы их имена выпытали, и там уж бы – поражались!

– Привет, Гоша! Как оно? – тряс он мою руку все пять секунд медленного вопроса, расставляя паузы между словами.

– Здравствуйте, Макар Васильевич, оно – хорошо! – отвечал я пронзительно светло, светом этим способный и себя пронзить.

– Оно и хорошо, когда хорошо, – они с дедом друг другу улыбнулись, кто сказал эту фразу, я так и не понял, и стол, не уставленный, конечно, яствами, но порадовавший меня, сиюминутно осознавшего голод – и картошкой, красовавшейся в одинокой кастрюле, и сковородкой с пожаренной рыбой, и наваленными в миску огурцами, нож лежал рядом: режь, ешь. И бутылка водки, конечно: хоть и маленькая. Литр, да наполовину выпитый, а судя по тому, что рюмки только сейчас, звеня, подлетали к столу – эта бутылка из тех, кою держат с прошлого прихода гостей и до настоящего.

Телевизор, рассевшийся напротив стола, всё, видимо, вымаливая покормить себя, рабски транслировал рабские передачи. Мы ели и беседовали, преимущественно – с ним.

Не самое приятное лицо усиленно жестикулировало, выделяя в своей речи словосочетания, которые мы должны были особо подметить, запомнить из его тирады о малом и среднем бизнесах; в целом речь была бессвязна, но трое: я, мой дед Игнат и друг его Макар Васильевич – смотрели и внимали, каждый – по-своему норовя обнажить завороженность происходящим, периодически делая комплименты еде.

Еда, пышущая простотой, удалась на славу. Мне даже в голову не приходило, как по ее поводу я мог бы намекнуть, вновь, о своем недовольном существовании – однако же завязывался диалог, и я предчувствовал, что вот оно, близится; скоро, скоро, скоро!

– Так уроды же! Кто, да какое – кто «любой» может?! Крепостники! – возмущался, пусть и обилием возгласов, но все ж не так громко, как он мог бы, дед.

– Да уж, – растягивая таинственность своего полушепота, втянулся в беседу я, – Я чет читал, что и крепостные жили лучше.

– Да ну чего уж вы, лучше… у нас, конечно, и сейчас – грязь и кровь, но чего вам в такой гротеск-то окунаться, – утвердительно – Макар Васильевич. Его мудрость показалась мне до той степени пошлой, что хотелось что-нибудь да соврать эдакое, чтоб он сразу пропитался не просто недовольством, но эмигрантским духом; но что, что? «Гротеск» – где вообще это слово подцепил, не у городских ли приезжих девушек, по сельской молодости?

– Макар Васильч, да о чем вы – вы хоть знаете, что в Москве-то творится? Ужас: не спросив – перекопали, навыкапывали бессмысленных новостроек, парковок, ларьков снесли – много – и все – да хоть бы для виду меня, меня – спросили б! – я втаптывал в слова как можно больше серьезности и реализма; к тому же, о проблемах с парковками я и вправду краем уха слыхал, и вряд ли старик додумается докопаться до отсутствия личного автомобиля у меня; «а откуда тебе знать-то, малец!?».

– Так и более того, – выломил плечом дверь в беседу, закрытую для него считанные насмешливые минуты, дед Игнат, – Его родители, Макар, подумай: уже сколько лет пытаются этим… «бизнесом» заниматься, мечтали капитала сколотить, но все в малый-то ведь никак не могут выйти! И никак им! Что ни делай – тупик, что ни делай – карабкайся, пляши и ползи в обход! А им ведь младшую как-то надо содержать; тем более, если решатся еще и на четвер… на третьего…

Не замечать! Не вспоминать! Имя – прах!…

Но кое-что вспомнил, а, здесь можно, это из недавнего: точно – у меня ведь где-то там, «дома», в комнате, которую из лени, но, скорей – из недовольства скорым отъездом, я не посещал последнюю неделю так точно, – игралась мягкими игрушками во всякое свое увлекательное-выдуманное младшая сестра; сколько ей уж было – четыре, пять? Садик ее летом не работал, то ли мать намеренно забирала ее на июль на дом: воспитать, и сама не работала это время, только на бумажках что-то выписывала, пока дочь играет; неужто на тех, что потом, скомканные, обогащали пакеты с мусором и продирались по горлу мусоропровода, были бизнес-планы родителей? А я-то все думал… да не думал об этом я.

Я все усилия прилагал, сам того не ведая, чтоб забыть собственное имя. Это последний и единственный выход: тогда и только тогда потеряется глупая, признаю, глупая привычка выкорчевывать из себя пасмурность настроения по всякому поводу, двадцатидвухлетнюю изящную капризность и муж-жскую, жужжащую полоумным звуком «ж», взрослую сварливость на пару с ехидством.

– Вот в жизни не поверю, что в Москве – в Москве! – выделил Макар Васильевич, – И нельзя – в Москве-то! И тупики сплошь – ну да, а как иначе? Так ведь даже я, тут вот, могу кое-чего наподобие этих ваших «бизнесов» организовать, пусть помотаться в Вологду пришлось бы на неделе раза три-четыре, но и – что? Предлагали – факт! Даже я, провинциальная рожа, могу!

– Что ты можешь, что брешешь-то? – по-доброму улыбаясь и даже усмехаясь, спрашивал его дед; думал, шутка, думал – «гротеск» опять; а я насторожился.

– Мне товарищи из соседней деревни, – «опять Алина», – Уже который год, по всякому нашему с ними… – он глянул на меня, словно б тут все еще сидел маленький Гоша, лет в девять возрастом; странно, ведь тогда-то в речах он не стеснялся, а тут вдруг – вспоминая, что когда-то он должен был некоторые слова на привязь посадить, вспоминая, что внук его товарища был когда-то маленьким, чистым существом и, подумав, наверное, что если сейчас он смягчит свой пыл (хотя какое там – пыл! обычный деревенский разговор…), то что-то этим исправит и предотвратит, договорил: – … По всякому нашему застолью – ты ж смышленый, общался всегда на ура с городскими, давай – мы тебе привозим, это, «клиента», он говорит, что надо, и ты ему, с кем найдешь на подхват: хоть – сруб, хоть – баню, хоть беседку какую-нибудь… Мы материала по дешевке найдем, но хорошего – так что в плюс будем по цене всяко выходить – и не смотрите так, даже я, провинциальная рожа, знаю, что так всякий бизнес и строится! Во-от… И коли пошло бы – можно было б и официально, на сына одного из них, предлагал Петро как раз, или Олег, уж не помню, пили попутно в последний раз – предлагал: оформим официально, эдакую форму, тьфу, фирму, а у нас бы точно поперло, все равно ж мне, при стольких рыбаках рыбы не половить, понаехали городские, все лето катаются, удят… Я бы строил и строил, безделье выметал из жизни! Всё бы поперло, в гору…