Игорь Сирица - Лестница в небо Вячеслава Ткачёва. Исповедь белого генерала

Папа, кроме как на свой хутор и в Майкоп, никуда не ездил и редко меня брал с собой. Я помню лишь два характерных и интересных случая. Как-то он взял меня при посещении им Хачемзиевского аула 50 50 Ныне – аул Хачемзий в Кошехабльском муниципальном районе Республики Адыгея. . Конечно, мы оба поехали туда верхами и были одеты в черкески. Впрочем, папа всегда ее носил – другой одежды он не признавал. Дома ходил в бешмете.

Аул тогда еще не имел свою естественную национальную физиономию. Еще не доезжая цели нашей поездки, бросились в глаза поля, засеянные только просом. На пастбищах паслись бараны. Перед выездом в узкую извилистую с низкими плетнями улицу, мы вдруг услышали какой-то унылый скрежеще-воющий звук. Я с удивлением спросил отца:

– Что это такое, папа?

– Это скрежет их арбы с не промазанными колесами.

Из-за поворота показались двухколесные арбы, запряженные буйволами.

– А почему же они их не промазывают?

– Да, говорят, пусть слышат далеко, что едут честные черкесы.

Нам встречались по улицам всадники, одетые в черкески с газырями и с кинжалами, картинно гарцующие, сидя бочком на кавказских седлах с мягкими подушками. В правой руке каждого из них была искусно оплетенная плеть, украшенная серебряной с начернью ручкой. А вот и коротающие свой досуг, сидящие под плетнями на корточках (как умели сидеть только черкесы) и старательно выстругивающие никому ни для чего ненужную работу. Изредка встречались на улицах и во дворах старушки, прикрытые слегка чадрами, и стройные миловидные девушки с открытыми лицами, избегающие, однако, излишних мужских взоров.

Наконец, мы приехали к Хачемзиеву. Гостеприимный хозяин встретил нас радушно (гостеприимство – традиционная черта кавказцев). Он подошел вплотную к нам и, когда отец слезал с лошади, он придержал его правое стремя – в знак особого уважения к почетному гостю. Нас пригласили в кунацкую – комнату для гостей. Здесь посреди пустой сакли стоял круглый низенький столик (словно детский) и маленькие скамеечки, на которые нас и усадили. Сам хозяин стоял. Стояли, подпирая стены, и другие черкесы, наполнившие саклю, то ли из любопытства, то ли ради декорума. Вскоре на столе появилось традиционное черкесское кушанье – «чичлипс» (или как его иначе называют «чичлипш») – жареная курица с невероятно горьким, заправленным красным перцем, соусом 51 51 Правильно: джэдлыбжьэ – курица в соусе. . Вместо хлеба на стол подали крутую пшеничную кашу, нарезанную ломтиками. Это было очень вкусно, но рот и язык горели, точно в огне. Каким напитком мы тушили этот огонь, я уже не помню.

Как я уже говорил раньше, черкесомания была папиной слабостью. К ним он не ездил, исключая, кажется, единственного описанного мною случая, а вот у нас было не редкость видеть гостей из какого-либо аула. Через нашу станицу проходил главный шлях – большая, широкая, так называемая, скотопрогонная, почтовая дорога на Майкоп, по которой летом прогоняли табуны лошадей на горные пастбища, за рекой Белой. Майкоп был «Меккою» для горцев: там был их «горский суд» 52 52 Учрежден в 1871 г. для рассмотрения уголовных дел о преступлениях, не представляющих большой общественной опасности, и правонарушениях, совершенных горцами, а также для рассмотрения гражданских дел. , который посещался чуть ли не каждым горцем. Вот потому так часто можно было видеть на нашем «большаке» спешивших в «Мекку» или едущих домой всадников. А кто задержался на пути или мало-мальски знал отца – сворачивал в наш двор, где можно было заночевать. Если еще было светло, ловилась курица, и ее резал гость, так как, исполняя закон Магомеда, черкесы не ели мяса животных и птиц, которых не резали сами. В противном случае гостя угощали вареными яичками, сыром, маслом, чаем с вареньем. Ничего свиного, конечно, не было на столе. Впрочем, и мой отец был в этом отношении магометанин, и этому подчинялась и вся семья. Я до зрелого возраста не знал вкуса заливного или жареного, с розовой хрустящей корочкой, молочного поросенка. Единственное, что было у нас дозволено на кухонном столе, – копченый свиной окорок.

В начале 90-х годов [ХХ века] папа езди куда-то в заволжские степи – на кумыс. Ему это очень понравилось и, по-видимому, было на пользу, поэтому у нас на хуторе, в конюшне, появились дойные кобылы и начали сбивать кумыс. Я помню, как в сакле (так называли наш домик на хуторе) весь пол был уставлен закупоренными бутылками с кумысом. Он развивал такое сильное брожение, что в старых партиях нередко взрывало пробки. Когда они держались крепко, то рвались уже бутылки.

Перед этой папиной саклей росла огромная, точно гигантский шатер, не менее чем в 3 обхвата, столетняя (если не больше) дикая груша. Чего она только на своем веку не видела! Она на моих глазах стала покрываться паразитами – кустиками гнездящихся веточек, и, наконец, засохла.

Второй раз папа взял меня в Майкоп для посещения тюрьмы. Опять же был в черкеске. Мне тогда было не более 8 лет. Но этот неприятный наш визит оставил у меня тяжелое впечатление. В тюрьме тогда сидел двоюродный мой брат Георгий Александрович Ткачёв, благодаря своему легкомыслию или излишней доверчивости, а может быть и просто, как говорится, стал жертвой несчастного случая. Служил он в одном из льготных казачьих полков то ли казначеем, то ли заведовал оружием. Этот полк был кадром на случай мобилизации. При штабе полка хранилось оружие: винтовки, патроны. Ловкий ружейный каптенармус (а может быть и не один), воспользовавшись доверчивостью и халатностью начальства, стал разряжать патроны (ставя на свое место пули), а порох продавать. Это обнаружилось лишь через несколько лет. Под суд попали бывший заведующий хозяйством, казначей и заведующий оружием. И мой брат получил 4 года тюрьмы и 12 лет на поселение в Сибирь. Просидев несколько лет в тюрьме, он был в 1896 году, в год коронации царя 53 53 14 мая 1896 г. в Успенском соборе Московского Кремля состоялась коронация императора Николая II и его супруги, императрицы Александры Федоровны. , освобожден по амнистии.

Когда мы подъехали к тюрьме, мне бросился в глаза солдат с винтовкой – он мерно отмерял шаги вдоль тюремного забора. У меня сердце защемило…

Нас попросили в кабинет начальника тюрьмы. Он вежливо предложил сесть подле его стола и попросил вынуть и сдать кинжалы. Отца это взорвало. Начальник же тюрьмы стал объяснять:

– Полковник! Я понимаю Ваше настроение, но это требуется, я должен исполнять закон!

Отец повиновался. Послышались шаги. Дверь отворилась, и вошел Гуля. О, Боже! Какой вид – в сером халате, мрачный, бледный, потрясенный. А за стеклянной дверью в коридоре стояли два солдата с ружьями. Долго и часто я вспоминал это свидание с заключенным…