Эллина Наумова - Лицо удачи

Катя относилась к типу не кивающих, а проклинающих. Но это не имело значения, потому что о своих проблемах она не хотела никому рассказывать – не могла из себя ни слова выдавить. Не видела в этом смысла, хоть режь. Конечно, добиваться от нее откровенности, угрожая кухонным ножом, никто не пытался. И она слыла девушкой, которая не нуждается в компании. Но судьба настойчиво протягивала ей руку помощи. «Она и во второй раз сделала это в месте выгула собак», – насмешливо подумала Трифонова. Но, справедливости ради, пришлось признать, что больше негде было: Катя выходила из дома только с Журавликом.

Тогда стандартно все получилось. Она, после неудачной попытки залить горюшко коньяком, не прикасалась к спиртному. Зато та, которую затейница-судьба на нее вывела из льдистых февральских сумерек, за ужином выпила пару бутылок пива. И готова была развеять свое одиночество, пообщавшись с кем угодно.

Увидев входящих на площадку крепкую девицу и черного русского терьера, ростом хозяйке до талии, Трифонова благоразумно подхватила своего тщедушного дворянина на руки и собралась убраться подобру-поздорову. Владельцы крупных собак не слишком церемонятся с владельцами даже породистой мелочи.

– Ой, не бойтесь, мой Латик не тронет. Он обожает играть с малышами. Не зря же я раз в неделю по два часа вместе с ним выполняю задания инструктора-кинолога.

– Это и есть собака Берии? – робко спросила Катя, не спеша опускать Журавлика на землю. – Или я его с кем-то путаю? Извините, в породах не сильна.

– Собака Сталина, – мрачно поправила девица. Вид у нее был такой, будто она восстанавливала историческую справедливость. Но, поскольку Трифонова довольно вяло пожала плечами, смягчилась: – У меня до Латика был ризеншнауцер. Сука. Адель. Выше, чем он, кобель, представляете? И умнее, честно говоря, на порядок.

– Еще выше? А умнее, это значит, беседовала с вами по-человечьи? – Катя пыталась говорить твердо, потому что Латик уже знакомился с ней – дружелюбно и на удивление грациозно. Потом явно намекнул, что рыжему Журавлику полезно размяться. Тот, как ни странно, начал вырываться, просясь к симпатичному чудовищу. – Самоубийца, – прошептала Катя.

Через секунду псы носились друг за другом кругами. Через пять минут понюхались. Через десять каждый занялся своими делами. За это время девушки представились друг другу:

– Меня зовут Вера. То есть по паспорту я Вероника, но Вера больше соответствует моей натуре. Проектирую многоэтажки. Не архитектор, инженер.

– Катя. Медсестра. Хирургическая.

– Давайте на «ты», мы, кажется, ровесницы.

– Конечно, – согласилась Трифонова. И сразу заговорила об опасности: – Я слышала, площадку скоро застроят. Вон, смотри, уже какие-то блоки привезли. Вроде кафешка-стекляшка будет. Утром мы гуляли, ворота были настежь, и восточный человек распоряжался, где ставить бытовку. Я чего-то в этом роде и ждала. Тут явно пара зданий раньше стояла, да? А то двор ненормальный: с трех сторон на дороги смотрят дома, а с этой мы с питомцами через сетку.

– Серьезно? Опять? Задолбали уже и взяточники в управе, и новые хозяева Москвы из автономных республик! – сердито воскликнула Вера. – Ладно, тут гуляет шикарный риджбек Гера. А его «папа» работает в мэрии. Так что, если кто-то из наших предложит тебе подписать бумажку, мол, единственная в районе площадка для друзей человека, не отказывайся. Мы всегда направляем петицию, а он под глас народа отбивает это место. У чиновника свой интерес. Гера такой свирепый, что с ним по улицам не походишь. Тем более, жена выгуливает, хрупкая дама, не очень с кобелем справляется. Здесь все знают, в одиннадцать утра и в одиннадцать вечера – время Геры. Не терпит других собак, так мы и не приближаемся.

– Ого, какие сложности, – удивилась Катя.

– Ничего, наш спаситель особых подвигов не совершает, – желчно начала противоречить самой себе Вера. И показала на современный бетонный куб через дорогу: – Напротив что стоит?

– Представления не имею. Странно, что ни одного окна на улицу не выходит. Забор вокруг глухой. А в вывеске, по-моему, букв двадцать разных, и они ни во что вменяемое не складываются.

– Во-о-от! Умница, зришь в корень. В девяностые снесли четыре дома на той стороне и два на этой. Там появилось единственное строение, в нем неизвестно какая организация. А тут ничего не построили. Расчистили площадку, огородили. И сразу, заметь, тщательно обсадили ее изнутри кустами и деревьями. То есть с самого начала задумывался не временный пустырь. Соображаешь, что к чему? – заговорщицки прищурилась Вера. – Получается, наш мэрский служащий не такой уж герой. Ребята покруче, чем он, не дают тут ничего возводить из соображений безопасности.

– Нашей? – испугалась Трифонова.

– Ага, мечтай. Своей, разумеется, – победоносно сообщила Вера. И понизила голос почти до шепота: – А то и государственной. Но местные собачники назначили обычного клерка благодетелем и помогают ему, собирают подписи. Он и доволен. Видела бы ты, как по-царски его жена принимает благодарности, когда отсюда за ночь исчезают громадные плиты и бытовки. Говорю же, раз в год минимум пытаются хоть угол земли оттяпать, начинают чего-то завозить.

– Слушай, так интересно, – вырвалось у Кати. Ей все, что касалось сопротивления всяческим злодеям, тогда казалось очень увлекательным.

– Я тут родилась, живу и буду жить, меня не проведешь, – веско сказала новая знакомая. – И папа мой тоже. А его родители переехали сюда, в новую квартиру от завода, в пятидесятом. Тогда рабочие были для власти людьми. Кстати, о семье…

И девушка быстренько поведала, что сначала они жили впятером. Потом родители отца умерли. И бабушка со стороны матери тоже. Дедушка завещал свою квартиру ей, единственной внучке. А пока жив, сдал жилплощадь и переехал к ним. Но зять с тестем не ладят, все время ругаются из-за денег. И прогулки с Латиком – это отдых от мужицких дрязг и истерической готовности матери сорвать злость на дочери. Ладно, дело житейское, можно выдержать, если на работе нервы не мотают. Но начальник отдела, в котором ложится костьми за честь своего предприятия Вера, ничего не смыслит в проектировании. Назначили по блату жалкого троечника. А его заместительница – тупая проститутка. Давала прежнему шефу, дает и этому. Ревнует его ко всем молодым сотрудницам.

– Особенно ко мне, – вздохнула собеседница. – Придирается, распекает за ерунду. Обидно, потому что как специалист эта фря ногтя моего не стоит.

Слушательница приуныла. Есть на свете счастливые люди? Хотя бы довольные не только собой, но и близкими? Существуют в реальности те, кого начальство ценит? Хотя бы не обижает понапрасну? Скучно. У всех одно и то же. И ответила Трифонова неохотно: