Валериан П. - Такая вот жизнь, братец – 5. Записки шестидесятника

– Ну, вот, теперь всё стало ясно. Я уже по письмам чувствовала, что что-то не так. Ну, да ладно: что было, то прошло. Жаль, только, что я из-за тебя от второго года отказалась. В общем, так: ты мне очень помог, и я тебе за это благодарна. Но, всё хорошо, что хорошо кончается. Я ценю твою искренность, но думаю, что сейчас со мной ты насилуешь себя. Так, что давай лучше поставим точку на этом.

– И разойдёмся, «как в море корабли,» – ты это хочешь сказать, – подытожил я, поднимаясь с места. – Но, может, всё-таки, останемся друзьями?

– Конечно, друзьями! – выдохнув клуб дыма, откликнулась Зина. – Только, на расстоянии. Так что, не забывай, звони, я всегда рада тебя слышать.

– Так, ты что, выгоняешь меня, что ли? – изобразив на лице возмущение, воскликнул я. – А как же, наши планы, заверения в любви до гроба?

– Ой, только не надо этого! – вскрикнула Зина и, схватив со стола салфетку, ушла к окну. – Всё: никаких больше планов на будущее. Прощай.

– Ну, прощай, – глухо отозвался я и, одевшись, вышел в коридор. Вслед за мной в коридор вышла и Зина. Лицо её распухло от слёз. Я хотел поцеловать её на прощание, но она отстранилась. Так ничего и не сказав ей на прощание, я вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, я обернулся и увидел, что Зина стоит в дверях и молча смотрит мне вослед. В ответ на мой воздушный поцелуй она даже не пошевельнулась.

Признаюсь, разрыв с Зинулей пошёл мне на пользу: как будто тяжёлая ноша свалилась с плеч. Жалко, конечно, было так вот расставаться с ней и даже как-то гадко было на душе. Женщина она была что надо: скромная, честная, в меру любящая и, что самое главное, обеспеченная. Но… не судьба! К тому же, моё сердце постоянно точил червь – как я с ней жить буду при моём безденежье! Мало того, что от своих завишу, так ещё и к ней в кошелёк залезать придётся. Нет, в моём положении лучше быть «как-нить» одному.

И началась моя по-настоящему холостяцкая жизнь. Утром пораньше встать и, не разбудив предков, быстро одеться и… в парк на пробежку. Хорошо в тишине и утренней прохладе нестись по мягким парковым дорожкам, на миг встречаясь взглядом с бегущими тебе навстречу людьми, ни о чём не думая и ни о ком не заботясь. А потом – портфель в зубы и вперёд на службу.

В «универе» моё положение было шатким (как, впрочем, и многих из нас). Я всё ещё считался «диссертантом», регулярно отчитывался на кафедральных собраниях о своей научной работе, изредка заскакивал в «Публичку» (Публичная Библиотека) или БАН (Библиотека Академии Наук), но… всем было ясно, что защита в ближайшее время мне не светит. Пока я был в фаворе у своего научного руководителя, мне всё сходило с рук. На восточном факультете, где я вёл пару групп, тоже всё было топ-топ. Я (вернее, мой английский) студентам нравился. Я писал методички, которые издавались местной типографией. Ещё одной большой удачей на академическом фронте было моё неожиданное продвижение по карьерной лестнице: меня выдвинули на должность замдекана по хозяйственной работе. Казалось бы, ну, что тут хорошего! Должность была так себе, и никто на неё не зарился. На факультете постоянно возникали какие-нибудь ЧП: то крыша протечёт, то отопление отключат, или, хуже того, подвальные аудитории затопит во время наводнений. Но были и свои плюсы: во-первых, уменьшили учебную нагрузку, во-вторых, я стал вхож в кабинет декана, и даже лично познакомился с ректором по хозяйственной работе Л. А. Вербицкой . Но в деньгах я никак не выиграл. Приходилось по-прежнему изворачиваться, чтобы их добыть. Да и на личную жизнь времени не оставалось.

В это время один из моих друзей-товарищей, редактор издательства «Аврора», Юрий Сергеевич П. задумал сколотить «шарашку» из переводчиков для работы на одного американского издателя. Условия были простыми: делай перевод на английский язык как можно лучше и получай за работу cash в валюте, плюс никаких тебе налогов в госказну. Мне дали пробный текст на перевод. Чтобы его сделать, пришлось перерыть кучу материалов по схожей тематике, и научиться работать со словарём английских синонимов. Это была «ацкая» работа, но я справился и был принят в группу. Наш шеф Юра требовал от нас невозможного: сделать текст предельно «читабельным», т.е. не только правильным с точки зрения грамматики и лексики, но и стилистически максимально приближённым к оригиналу. То, что для нас это был, всё-таки, чужой язык, его мало волновало. К нам, университетским преподавателям, он относился с плохо скрываемым недоверием, считая, что «настоящего литературного языка» мы не знаем (и, как ни странно, был прав!). Работать с ним было подчас невыносимо. Его оскорбительный тон и маниакальная убеждённость в своей правоте пресекали все наши попытки отстоять собственное мнение. Однажды кто-то принёс ему текст, выверенный носителем языка, но он и его забраковал.

Конечно, он был настоящим «профи» в своём деле, и с презрением смотрел на нас, «приходящих» переводяг . «Переводом нельзя заниматься от случая к случаю. Ему надо посвятить жизнь», говаривал Юра, дымя мне в глаза сигаретой. Я, откровенно говоря, его побаивался. Он и на вид не внушал доверия: огромный, под два метра ростом, с вылезающим из-под ремня брюхом и красным от постоянных возлияний лицом, он не располагал к общению. С ним надо было постоянно быть начеку. Когда он впадал в гнев, то начинал давить на психику, и я терялся и не мог ничего из себя выдавить в свою защиту.

Но главное, Юра был заправским «выпивохой». Так уж получилось, что в качестве собутыльника он свой выбор остановил на мне. Мы с ним частенько в конце рабочего дня отправлялись к нему «на хату». Обычно предлагал он, и я не мог – не смел! – ему отказать. У него недавно умерла мать, единственный человек, которого он по-настоящему любил, и теперь, живя в одиночестве (он, как и я, был в разводе, и жил отдельно от детей, коих у него, как и у меня, было двое: дочка и сын, и тоже от разных жен), он не желал пить «горькую» без компании. Вначале мы с ним вместе готовили «закусь», потом накрывали на стол и принимались за еду и распитие спиртного. Коньяк и вино он терпеть не мог и уважал только водку, да и то не всякую, а только импортную. Он пил рюмку за рюмкой, с жадностью набрасываясь на закуску. Смотреть, как он поглощает салат и макароны, было занятие не для слабонервных. Как ни странно, но при этом он почти не пьянел. Вначале мы пили на равных, потом я пропускал, ставя начатую рюмку на стол, и выдержав его тяжёлый взгляд, принимался за еду.

Конечно, за едой мы постоянно о чём-то говорили: о женщинах, о детях, о ситуации в стране. Я его знал давно, ещё в те далёкие времена, когда в издательстве работал мой отчим и мне время от времени подбрасывали халтуру, но это было скорее шапочное знакомство. Потом он пропал из моего поля зрения и вот только сейчас, по прошествии пары десятков лет, мы с ним сблизились по-настоящему. Несмотря на его вечно недовольный вид и высокомерие, мне Юра был чем-то симпатичен. Во-первых, он неплохо играл на фортепьяно, иногда, по праздникам, даже выступал на капустниках издательства. Он так же, как и я, был б/п и не жаловал нашу партийную номенклатуру. Он, конечно, мне не доверял, зная, что я ездил за границу и одно время работал в Интуристе, но после четвёртой-пятой рюмки заводился и принимался крушить КГБ. Позже я узнал, что они ему порядком насолили: буквально с самолёта сняли, не пустив в заграничную командировку. Этого он им простить не мог. Бывало, в какой-то момент застолья между нами вспыхивали перебранки: Юра был очень подозрителен и часто ставил меня в тупик своими вопросами. Видя, что я начинаю увиливать от прямого ответа, он ещё больше распалялся и набрасывался на меня, как разъярённый бык на матадора. Приходилось срочно менять тему, уходить в глухую защиту, пережидая его очередной взрыв. В этом и состояла моя тактика и, надо сказать, она неплохо работала! Я подливал ему водки в рюмку, накладывал макароны, … Я ублажал его, как мог, и не потому, что это был мой работодатель, а просто, из желания выказать своё неравнодушие к нему, как к человеку. Его уколы и шпильки в мой адрес не злили, а возбуждали меня, я хотел, чтобы он ещё больше унизил и оскорбил меня, а потом… пожалел! Иногда, в ответ на его садистские нападки, мне хотелось броситься ему в объятья, обнять за шею и почувствовать, как он прижимает меня к себе своими могучими лапами. Я был уверен, что он был бы не против. Но, естественно, до этого дело никогда не доходило.…